К нему и сунулась Катерина под пристальным взглядом кассирши, презрев все условности.
- Что ты там рассказывал про руки? – вместо приветствия выдала она.
Писарь поднял глаза и ошарашенно глянул на нее. В халате. Растрепанную. В тапках. И если границы его удивления и были достижимы, то, кажется, сейчас он оказался где-то рядом.
С руками все было ясно более-менее четко. Класса со второго он собирался просить ее руки. Или предлагать свою. Черт его знает, как там оно правильно.
Больше про руки Писарев ни черта так сходу вспомнить не мог.
Он не видел ее несколько дней, хотя регулярно вглядывался в клиентов «Большого улова» и, стыдно сказать, наматывал круги по району, чаще, конечно, в раздолбанном частном секторе по соседству, где по его представлению могла жить представительница пролетариата, вроде Катьки. Ничего рыжего, в спортивках и с самыми красивыми на свете веснушками им примечено не было. Проще говоря, он так ее и не нашел, хотя пытался.
Оставалось надеяться лишь на чудо – что она сама заявится.
И вот, кажется, чудо случилось. А как иначе?! В халате и тапках посреди марта. Чудо же!
И самое обидное, что ничего более вразумительного он не мог проговорить, кроме как:
- Ох ты ж...
- Трепался, как и все, - кивнула Катька. – Ясно…
- Ты... Чего случилось?
- Дверь захлопнулась.
- А-а… - мотнул головой Серёжа, похоже, прикладывая все усилия, чтобы понять, что вообще происходит. – Дверь захлопнулась... Ага... Ты без ключа, да?
- Нет, я просто так сюда приперлась! – фыркнула она. – Да. Я без ключа, без телефона, без денег. Без всего!
- Понял... Черт... И не можешь в дом попасть... - Писарев сосредоточенно нахмурился, его переносицу пересекла глубокая борозда. – Ты на каком этаже живёшь?
- На восьмом.
- Вот черт! В новостройке, что ли?
Катька зависла на мгновение, пытаясь разглядеть логику вопроса.
- А что? – озадаченно уточнила она.
Впрочем, логики-то никакой и не было. Писарь только кивнул. А потом выдал:
- Я... Черт... Ладно... Дай мне две минуты, ок?
- Да хоть три, - обреченно вздохнула Катерина.
Писарев снова кивнул болванчиком и ломанулся к Машке, по дороге набирая Пахин номер. До Машки не снизошел. Не до октобаса ему было.
«Горский, я продул! – вещал он в трубку. – Мне уйти надо. Прям срочно!.. Не знаю… наверное, надолго… Да тут человеку помочь… Харе ржать!.. Нет, никакой не Машке… Паха, я завсегда с народом, но сегодня реально надо… Сам ты сломался под гнетом трудовой жизни!.. Горский, я тебе потом отработаю, ок?.. Ну хочешь, в ночную смену работать буду… да хоть на заправке! Да!.. Ну вот именно полы и буду мыть… Ладно, как скажешь… Все, тогда я погнал… Бывай».
Нажав отбой, Писарь повернул голову к Катерине. Выдохнул. К реальности его вернул Машкин недовольный голос:
- Серёж, а если меня того… ограбят?
- Не рискнут, - буркнул Серёжа и двинулся к Нарышкиной. Взял ее за руку, прямо как в первом классе, и поволок за собой в подсобку. Там висела верхняя одежда – его куртка и шарф. Через мгновение все это было благополучно нахлобучено на нее.
- Тебя теперь уволят? – пискнула Катька из-под вороха одежды.
- Этот-то? – усмехнулся Серёжа. – Уволит и не подавится.
- Хреново. А может, еще обойдется?
Писарев снова усмехнулся одним уголком рта. На одну секундочку коснулся ее ладони и сказал:
- Какая ж ты бестолочь, Катька…
И с этими словами двинулся на выход, увлекая ее за собой.
- Никакая я не бестолочь, - буркнула она, где-то на задворках подсознания пытаясь уразуметь, откуда он знает ее имя. Вроде провалами памяти не страдала. Или Глотов прав, и женский алкоголизм – это болезнь? Она бросила быстрый взгляд на своего спасителя – в этом отчего-то совсем не сомневалась – и прыснула негромким смешком.
- Ты, пока бежала, не сильно замерзла? – спросил он, недовольно глянув на ее комнатные тапки, заляпанные мартовской моросью.
- Тут близко, - отрицательно мотнула она головой и ткнула пальцем в соседний подъезд. – Да и вариантов не было.