- Мадемуазель, - проговорил Писарев, оказавшись возле нее, тем же голосом, что несколько недель назад, когда хотел помочь ей сойти с экипажа.
Она вздрогнула, растерянно взглянула на окликнувшего ее молодого мужчину, и лицо ее стало непроницаемым.
- Мы не знакомы, сударь, - голос ее оказался таким же ледяным, как и взгляд, который вновь достался офицеру.
- Мы не были представлены и только-то. Но вас я знаю, - он улыбнулся, щелкнул каблуками сапог и кивнул: - Штабс-капитан Писарев. Сергей Сергеевич. К вашим услугам, мадемуазель.
Ответом ему стал шорох юбки и быстрый стук каблучков туфель удаляющейся барышни.
Он снова смотрел ей вслед, как тогда, когда впервые увидел. И один уголок его губ медленно пополз вверх, искажая лицо кривой усмешкой. В его глазах цвета грозы отражались не люди на пристани, а единственная тонкая фигура в светлой накидке, которая спешно шагала прочь от него, ни разу не оглянувшись.
Пассаж четвертый. Внезапный
Вечера у полковника Гладышева были тем немногим, что хоть отчасти скрашивало пребывание Писарева в Севастополе. Каждый четверг полковник собирал в доме офицеров с позволения дорогой своей супруги Елены Михайловны. Кутежей не допускал. Был строг по этой части. Однако некое разнообразие в мирное течение жизни вносил. В доме хорошо кормили, всегда имелся неплохой табак, и общество образованных людей было несколько более приятным, чем бесконечная муштра солдатья.
Сергей Сергеевич обыкновенно ездил к Гладышеву верхом. Конем своим, Ветром, он любил щегольнуть перед окружением. Тот был неизменным предметом его гордости и зависти прочих. Пользуясь здесь, вдалеке от столицы, некоторой свободой, подчас он объезжал окрестности, и красивый штабс-капитан на вороном коне теперь уже стал привычным зрелищем в городе и не казался столь экзотичным, как прежде.
В тот вечер все шло из рук вон плохо. Конь захрипел с утра. Пришлось искать лекаря. Тот ворчал, что не иначе животное застудилось. Писарев сердился. Проведя весь день на конюшне, в конце концов, оставил Ветра на попечение денщика.
К Гладышеву тоже теперь опаздывал.
Когда входил в дом, шумные разговоры из гостиной уже слышны были и на первом этаже. Торопливо пересекая совсем пустой в это время коридор, он, к собственному изумлению, вдруг столкнулся с мадемуазель Нарышкиной, покидающей комнаты госпожи Гладышевой. Елена Михайловна была одной из первейших заказчиц Катерины Дмитриевны, и нынче они обсуждали платье к Синопскому балу.
Завидев штабс-капитана, Катя вздернула подбородок и поджала губы, с явным намерением миновать сие нечаянное препятствие. Но не тут-то было. Едва увидав выражение ее хорошенького и такого высокомерного личика, Писарев тут же ускорился и, оказавшись прямо перед ней, широко расставил ноги, не давая ей пройти дальше.
- Какая приятная внезапность, мадемуазель! – нарочито радостно заявил он. – Вы здесь.
- Позвольте мне пройти, сударь, - строго проговорила Катя, норовя его обойти.
Пренебрежение модистки, признаться, Писареву порядком надоело. Он окинул взглядом ее сердитую фигурку. Казалось, на ней сердятся даже шляпка с перчатками. От этого сделалось смешно. Он шагнул к ней, отчего расстояние между ними резко сократилось, и теперь почти уперся в ее грудь.
- И куда это вы вечно торопитесь? – полюбопытствовал Сергей Сергеевич.
- От вас! – девушка недовольно выдохнула и отступила назад. – Ни одна порядочная барышня не позволит вам приблизиться к себе!
- Вот как? – черная бровь изогнулась. – Ваши слова ранят в самое сердце. Я ведь с самыми честными намерениями.
С этими словами, будто бы им в подтверждение, он резко склонился к Кате и самым нахальным образом завладел ее губами. Но ненадолго – ее ногти вонзились в его шею. Коротко выдохнув от неожиданности, Писарев выпустил свою внезапную добычу.
- О том, что ваши поступки разнятся с вашими словами, наслышан весь город, - заявила Катя, поправляя капор. – А также об обстоятельствах вашего перевода на службу сюда и о вашей репутации бретера и волокиты. И если вы, штабс-капитан, еще раз позволите себе подобную вольность, я позову городового!