В казарму входит старшина Тур.
– Готово, товарищ капитан,– заговорчески сообщает он.
Ротный оглядывает строй и выдерживает паузу. Кеша настораживается: не хотят ли в честь окончания «карантина» устроить им показательный марш-бросок с противогазами?
– А сейчас вас ждет праздничный обед, товарищи!
– Ур-р...– вырывается у Князя, но он спохватывается.
– Киселев вон уже урчит от удовольствия,– улыбается ротный.– Приятного аппетита. Товарищ старшина, ведите роту.
Кеша моментально составляет в уме праздничное меню, в котором особо выделяется цыпленок табака и бутылка шампанского. Но ему придется сделать поправку: вместо цыпленка – шницель, а в роли шампанского с успехом выступит комплот.
16.
За столами в Ленинской комнате сидят вчерашние новобранцы. Идет очередное политзанятие. К великому Кешиному огорчению почти ничего не изменилось в жизни стриженых, во всяком случае в первый день пребывания в автороте. Тот же ротный, прежний папа Тур и порядком надоевший Шевцов. В «карантине», куда были откомандированы все трое, Шевцов командовал взводом, в автороте же он только замкомвзвода. В первые дни для Кеши это звучало как «завкомвзвода». Но он быстро сообразил, что в армии профсоюзов нет и быть не может никаких завкомов. Командиром взвода у них лейтенант Савельев, который сейчас ведет занятие.
Больше лейтенанта Савельева никто и никогда не страдал от сознания своей молодости. В гражданском одеянии, которое лейтенант отчаянно презирает, можно принять его за допризывника. Так вот, от сознания этого Савельев постоянно краснеет, а покраснев, старается говорить басом.
– С блоком НАТО мы разобрались,– подводит итог Савельев и, уловив в своем голосе предательские дискантные нотки, басит:– Всем ясен вопрос?
Аудитория согласно гудит. Даже Кеша , почуяв конец занятия, на секунду отрывается от окна.
– Киселев, вам ясно?
– Мне?
– Да, вам. Есть у вас вопросы по блоку НАТО?
– Никак нет!
Действительно, какие могут быть вопросы, да еще по блоку НАТО, если за окном такой пейзаж? Правда, он состоит из спортплощадки, фасада офицерского клуба и десятка сосен, но зато какая там козочка разъезжает на велосипеде!
– У нас еще десять минут,– взглянув на часы, говорит Савельев.– Поговорим о строевом уставе, а то вы в нем плаваете. На каждом шагу вам делают замечания.
– Придираются,– подает голос Калинкин .
– Это кто ж к вам придирается? Расскажите, разберемся.
Калинкин нехотя поднимается. Тянули его за язык...
– Вчера я шел в штаб, обогнал одного капитана, честь ему отдал, как положено, а он остановил меня и говорит, что я устава не знаю. Велел доложить об этом командиру роты.
– И вы доложили?
– Нет, я ж думал, он просто так сказал.
– Все ясно, садитесь. Вы дважды нарушили устав. Во-первых, неправильно обогнали старшего по званию, во-вторых, не выполнили приказание капитана – не доложили командиру роты. Кто скажет, как правильно обгонять старшего по званию?..
Сделав несколько кругов по спортплощадке, козочка подъезжает к офицерскому клубу, кладет велосипед на бок и стоит в раздумье. Кого-то ждет, соображает Кеша .
На девчонке модные джинсы и облегающая кофточка. На вид ей лет семнадцать. Изредка она еле заметно косится на окна казармы. Рисуется, знает, что наблюдатели здесь всегда найдутся.
До Кеши словно издалека долетают слова:
– Поравняюсь, отдам честь и попрошу разрешения обогнать.
– А если он не разрешит?
– Чего это он не разрешит?..
Козочка скучает, а к ней все не идут. Ей это начинает надоедать. Вот она плутовато оглядывается по сторонам и бежит на спортплощадку. С разгона перепрыгивает через коня, не останавливаясь, подбегает к кольцам, раскачивается на них, делает подряд три переворота и еще какой-то головокружительный финт. От удивления Кеша растворяет рот.
«Во дает козочка!– восхищается он.– Мне бы так... Чья ж ты есть такая? Надо же, какие могут расти цветы в этой Гоби! Не иначе, офицерская дочка. Офицерские дочки, они шустрые».
Козочка, видимо, решает сразить своих невидимых зрителей наповал. Оставив кольца, она хватается за свисающий канат и ловко карабкается вверх. Что бы она еще выкинула, неизвестно, потому что в этот момент на крыльцо клуба выходит капитан Максимов с книгами под мышкой. Увидев его, девчонка бежит к велосипеду, поднимает его и идет рядом с капитаном. Они о чем-то весело переговариваются, причем ротный шутливо грозит ей пальцем, кивая на казарму и спортивные снаряды.
«Вон ты чья, козочка,– думает погрустневший Князь.– Ясненько... Собственно, что тебе ясненько, светлейший? Тут, наверно, целый полк да еще два батальона слюнки пускают».
Капитан с дочкой уходят, и Кеше становится невыразимо скучно. До того скучно, что он даже начинает различать голоса в Ленинской комнате. Слышит даже свою фамилию:
– Киселев, вы не заснули?– спрашивает Савельев.
– Никак нет!– вскакивает Князь.
– Все усвоили?
– Так точно!
Савельев сомневается.
– Тогда скажите, что в этом случае нужно делать?
Положеньице... В каком таком случае?
Кеше что-то нашептывают с заднего стола, и он послушно повторяет:
– В этом случае надо приседать.
По тому, как заразительно хохочут парни и даже сам лейтенант, Кеша смекает, что его дешево надули. Он краснеет и показывает подсказчику кулак. Справившись со смехом, Савельев придает своему лицу строгость, а голосу – басовитость:
– Никакой серьезности, рядовой Киселей! Садитесь. Жарков, повторите специально для Киселева.
Жарков встает и шпарит, как по писаному:
– Если я первым замечу вошедшего офицера, то скомандую: встать, смирно!
– Понятно, Киселев? Приседать, как видите, совершенно не обязательно. Занятие окончено. Через десять минут строиться на ужин.
17.
Солдатская курилка – это что-то вроде деревенского колодца, куда сходятся не только, а иные и не столько за водой, сколько за новостями. В особо богатый событиями день Варвара или Настасья и в двух ведрах не унесли бы собранные новости, имей эти новости физический вес. Именно такой «колодец» – солдатская курилка. Новостям тут приделывают всякие завитушки, раскрашивают их всеми мыслимыми цветами и оттенками. Здесь рассказывают старые и кристаллизуют новые анекдоты, здесь обязательно над кем-то подшучивают. Роли расписаны раз и навсегда: остряки изощряются на все лады, нападая на косноязыких или не добравших чувства юмора, а те оттачивают тактику словесной или молчаливой обороны.