– Все, Киселев, попался!– не без удовольствия заключает Шевцов.– Будешь теперь ротным запевалой.
– Влип, соловушка!– злорадствует Калинкин .
– Товарищ начальник... пардон, сержант! Строевые у меня не получаются, не буду я их петь.
– Будешь, будешь! Взвод, в колонну по трое становись!
Взвод строится у крыльца.
– Киселев, не по росту встали! Шагом марш в третий ряд!
– Какая разница?
– Разговорчики! Взвод, шагом марш! Левое плечо, вперед! Р-раз, два, три-и! Р-раз, два, три-и!..
18.
Сумерки медленно выползают из темных закоулков, трещинок в земле, а день на легких крыльях поднимается в небо и там увядает. Тихо-тихо выползает ночь. Она обожает тишину, и ей мешает топот солдатских сапог, резкие команды.
– Р-раз, два, три-и! Р-раз, два, три-и! Запевай!
Молчание. Только удары сапог становятся тверже и словно настороженнее. Взвод знает, кто должен запевать.
– Киселев, в чем дело?
– А что?
– Запевайте, говорю!
– Не могу на тощий желудок, голоса нет.
– Рядовой Киселев, запевайте!– требует сержант.
Молчание.
– Давай, Кеша , не ломайся,– говорит кто-то негромко.
– Товарищ сержант, я только по вдохновению, а без вдохновения – пардон.
– Приказываю: запевайте!– гремит сержант.
«Вот зануда!– думает Кеша .– Ну, ладно, я тебе сейчас выдам, в другой раз не запросишь...»
На Кешином лице гуляет шельмоватая улыбка. Он поет на высокой ноте:
Пойдемте, девчонки, саранки копать...
– Отставить!
...У маво миленка портянки видать...
– Взвод, стой! Нале-во! Рядовой Киселев, выйти из строя!
Кеша делает это по всей форме. Рот у него до ушей – он еще не успел осознать тяжесть содеянного. Да и парни похохатывают, не ведая, чем обернется для них Кешин финт.
Голос Шевцова резкий, твердый, как у людей, которые хорошо знают, что им делать в подобных ситуациях.
– В армии каждый отвечает за всех и все отвечают за каждого. Знаете такой закон?
Браво, сержант! Сначала немного дидактики – пусть все призадумаются. Затем точно выдержанная пауза и...
– Несколько дней назад, еще в карантине, взвод уже отдувался за вас, когда вы улизнули с марш-броска.
Ага, парням уже не до смеха, начинают кое-что соображать.
– Я понял, что взвод не хочет заниматься вашим воспитанием. Поэтому сегодня повторится то, что было в прошлый раз. Становитесь в строй!
В пламенной речи Шевцова Кеша улавливает зловещий смысл. Черт бы подрал милёнка с его портянками!
– Взвод, напра-во! Бегом марш! Равнение! Подтянись!
Похоже, действительно сержант знает, что делать со специалистами по опереточной части! Бьет по самому больному месту. Хорошо хоть столовая рядом.
Бум, бум, бум – бухают сапоги по укатанной, словно чугунной дороге. Парни пыхтят зло и обиженно. Не дай бог Кеше остаться наедине со взводом, без сержанта. Первый акт воспитательных мер теоретики-педагоги наверняка бы не одобрили.
Ну, вот и столовая.
– Правое плечо, вперед!
Тю-тю, столовая!
Кешу пробирает такой страх за последствия этой пробежки, что от него по всем рядам веет холодом. Реплики парней из другого взвода, собравшихся на крыльце столовой, кажутся ему сущими семечками.
– Эй, куда побежали?– кричат они.– Столовая-то, вот она!
– У них аппетита нет.
– Ничего, сейчас нагуляют аппетит...
Колонна тает в полумраке. Отдаляется резкий голос:
– Равнение в рядах! Киселев, не отставать! Левое плечо...
Совсем стемнело, когда взвод, раздувая меха, останавливается у крыльца столовой. Тревога, тянувшаяся за Кешей холодным шлейфом, сейчас окутывает его плотным наэлектризованным облаком, готовым разразиться громом.
– Князя первого пустите!– зло выкрикивает Калинкин .– Проголодался, бедняга!
– Разговоры! Слева по одному заходи!
– Ну, княжеское отродие,– шепчет не отдышавшийся еще Калинкин ,– будет тебе инструктаж до слез.
– Исчезни, графоман!
Кеша еще огрызается! Ну-ну...
19.
Старшего стола зовут здесь разводящим. Довольно-таки метко, если вообразить, что он разводит солдатские желудки с теткой-голодухой. Тот, кто придумал это, наверняка не страдал несварением желудка, ибо здоровый юмор вьет гнездо исключительно в здоровом желудке. Соответственно, половник именуют разводягой.
Удивительные свойства у этой разводяги. Как только человек берет ее в руки, на него сразу нападает веселье. Порции он раздает не иначе как с шутками-прибаутками. Даже человек по натуре мрачный, орудуя этой волшебной разводягой, не применет сказать: «Ну и каша нынче! Объедение, у кого рот большой!»
Калинкин дергает разводящего за рукав и что-то шепчет.
– Ишь ты, какой!– отвечает разводящий на какое-то предложение Калинкина .– Папа Тур не любит толстых, а тебе вообще можно устроить разгрузочную неделю.
– Да не мне!– злится Калинкин и снова что-то шепчет.
Разводящий согласно кивает. Он чуть ли не с верхом накладывает кашу в очередную миску. Перемаргиваясь и пряча злорадные улыбки, парни за длинным, на десятерых столом передают миску с рук на руки и молча ставят перед Кешей .
– Ничего себе порции пошли!– удивляется Князь.– Кому по дружбе одолжить?
Гробовое молчание сеет в Кешином мозгу ядовитое семя догадки. Должно быть, это и есть первый воспитательный акт. Кешины уши наливаются и заметно тяжелеют. Он мрачно отодвигает от себя миску и резко встает из-за стола.
– Киселев, куда?– спрашивает с соседнего стола сержант.
– Наелся!
– Садись и жди остальных, если наелся.
Кеша колеблется. Демонстративно уйти, значит снова восстать против дисциплины. Может, хватит на сегодня? Кеша садится и опускает голову. Он чувствует, как его лицо то и дело обжигают быстрые взгляды парней.
Наконец и Шевцов замечает полную миску каши. Он приглядывается к солдатам, чересчур уж сосредоточенно уплетающим свои порции, и догадывается, что они выкинули скверную штуку. Сержант продолжает есть, наблюдая за Кешей . Должно быть, жар от ушей Князя стал доставать соседнего стола, потому что парни начинают оборачиваться на Кешу .
– Вкуснятина!– восторгается Калинкин , управившись с кашей.– Жаль, что мало. И чего это такие маленькие порции стали давать?