– Это вы нарочно, Киселев, я знаю.
– Шел бы ты спать, ефрейтор!
Раз-два! Раз-два!.. Вот это сюрприз! По дороге-то идет козочка!
– Витька, хочешь подергать?
– Давай!
Девушка идет, помахивая школьным портфелем, сапожки мелькают быстро-быстро. Кеше кажется, что капитан должен лопнуть от гордости за этакое дивное создание.
Подойдя ближе, девушка замечает веревочный «механизм», и любопытство подталкивает ее ближе к траншее. У нее то редкое настроение, когда вызывает интерес буквально все. Разглядев, что это за механизация, девушка смеется. Смех у нее из того же материала, из которого делают тонкие и звонкие вазы. А у Кеши тот возраст и такое воспитание, когда люди стесняются всякой чувствительности и изгоняют ее из себя, как скверну, или прячут ее за напускной грубостью.
– Чего ржешь?– брякает он, вытирая рукавом свою неопрятную физиономию, а точнее, размазывая по ней грязь.
Хрусталь смолкает, словно на вазу накладывают лапу. Девушка смотрит на Кешу так, как смотрят на Бобика, которого хотели погладить, а он, разэтакий, тяпнул за палец. И если Бобику бывает стыдно, то Кеша ничуть не хуже его – Князю тоже совестно. Чтобы хоть как-то сгладить вину своего неуправляемого языка, он спрашивает гораздо мягче:
– Ты что, школьница?
– А ты тот самый Князь?
От удивления Кеша разевает рот и не знает, что им произнести. Либо она гадалка, либо у него на лбу написано.
– Откуда ты меня знаешь?
– Разве можно не знать такую личность!– снова звенит хрусталь.– Вот не скажу, откуда знаю, не будешь в другой раз грубить.
– Гы-гы...
По сравнению с девчонкиным смехом Кешин смех – сплошное ругательство.
– Ты светлейший князь Кеша Киселев из автороты и тебя упекли на губу, верно?– продолжает интриговать девчонка, размахивая во все стороны портфелем.
– Вот балда!– восклицает Кеша .
– Кто балда?– взмахивает ресницами девчонка.
– Я балда! Это ж тебе папочка доложил!
– Да, папочка.
Девчонке и в голову не приходит спросить, откуда он знает, кто ее папочка. Об этом должны знать все. А такие хулиганы, как Кеша Киселев, просто обязаны знать.
– А что он тебе еще докладывал?
– Что ты грубиян.
Она великодушна. Она могла бы выдать куда более точное определение, но выбрала самое что ни есть мягкое. Но Кеша – какая неблагодарность!– изображает из себя обиженного:
– Если я грубиян, так чего ж ты со мной разговариваешь?
– Хочу и разговариваю. А что, нельзя?
Нет, она его доконает! Она отбивает у него всякую охоту погрубить в свое удовольствие.
Девчонка машет портфелем в сторону веревочного механизма, которым орудуют парни:
– Это ты придумал?
– Конечно, я.
Вот еще! Как будто это мог придумать ефрейтор.
– Эдисон,– смеется девчонка.
– Кто?!
– Эдисон. Изобретатель и ученый. Вы что, не проходили?
– Мы... я другое проходил в это время.
Ефрейтор, который, наевшись глины, ушел под навес и уткнулся там в книгу , замечает Кешину бездейственность. Он открывает рот, чтобы поставить лодыря на место, но интеллигентное начало берет верх: девушка, неловко, знаете ли... Столовая, конечно, важный объект, а если это любовь?
– Можно мне попробовать?– кивает девушка на лопату.
– Тебе?! Пуп развяжется.
Стыдно! Стыдно в восемнадцать с половиной лет не уметь вовремя прикусывать язык! Вот сейчас она повернется и уйдет.
«Не уходит, козочка,– облегченно думает Кеша .– Увидит папочка капитан, как она тут со мной треплется, он ей устроит выволочку».
– Слушай, как тебя дразнят?
– Дразнят?
– Ну, зовут тебя как?
– Женя. А тебя почему Князем дразнят?
– Да так. Сам захотел.
– Хм. А почему ты не захотел быть королем? Король – звучит. А то князь какой-то безродный.
«Сейчас отчалит,– беспокоится Кеша .– Ей уже неинтересно. О чем бы с ней...»
– Ну, я пойду.
– А если бы ты в кино со мной пошла, что бы тебе папочка за это сделал?
Женя пожимает плечами:
– Ничего.
– Тогда пойдем?
– Как же мы пойдем, если ты на гауптвахте? Убежишь?
– Это мое дело.
– Тогда тебя трибунал будет судить.
– Я и убегать не стану, я увольнительную заслужу.
– Ты заслужишь?! Ты никогда не заслужишь.
Откуда такая уверенность? Можно подумать, она подсказывает папочке ротному, кому дать увольнительную, а кому нет.
– Что, струсила бы со мной в кино пойти?– язвит Кеша .
– Ничуть не струсила. Просто я здесь редко бываю. Я в поселке учусь, там и живу.
– Тогда я туда приеду.
– Хм...
Женя взмахивает портфельчиком и уходит в сторону офицерских домов. Узнать бы, где капитан живет.
А ефрейтор – вот жук!– оказывается, не читал с того момента, как увидел Женю. Только вид делал. Сейчас он тоже провожает взглядом девчонку. И парни тоже провожают. И она, конечно же, чувствует на себе яркие прожекторы их взглядов и спокойно, с достоинством идет в лучах этих прожекторов. А как идет! Кто бы мог подумать, что можно так красиво ходить. И с ней, с этой грацией, разговаривал он, Кеша . Его распирает гордость, грудь хоть в обручи бери.
Кашлянув для порядка, ефрейтор брякает ни с того ни с сего:
– Киселев, учтите, это для гарнизонной столовой.
24.
После третьей ночевки на «вертолете» Кеша глубоко осознает воспитательную силу гауптвахты. Он мог бы поклясться, что каждую ночь на нем пляшут черти и лошади. Иначе отчего бы у него так болели кости? К тому же черти наверняка имели железные копыта. Обычными им не удалось бы так отделать Князя. Не мудрено, что теперь он с замиранием сердца ждет своего часа. По всем приметам, истекают последние минуты его пребывания в этом благословенном доме. Как только Кеше показалось, что час пробил, он начинает тарабанить в дверь. Выводной прилипает к глазку.
– Чего тебе?
– Все, вышло время, выпускай!
– После ужина.
– Не надо мне ужина, отворяй ворота!
– Сказано – после ужина. На тебя уже порция заказана.
– Не имеешь права больше держать!