На измученном лице Князя мелькает испуг. Сам того не замечая, он ускоряет бег. Обернувшись еще раз, он, кажется, видит даже насмешливую улыбку на губах девушки. Вижу, мол, как ты зарабатываешь увольнительную.
Из каких резервов Кеша черпает силы, непонятно, только он начинает уверенно догонять колонну. Оставляет позади одного бегущего, другого. Уже Калинкин хрипит где-то сзади, уже бегут нога в ногу с молодым лосем Чуйковым. Время от времени Кеша косится назад, на дорогу, но отставшие парни не дают разглядеть велосипедистку.
Нет, вы только посмотрите: Князь уже в середине колонны! Потом он не раз будет размышлять о том, какая сила швырнула его вперед. А догадавшись, никому об этом не скажет. Сейчас же он рвет постромки, и над ним витает образ велосипедистки. Кеша уже рядом с Шевцовым! В этот момент сержант наверняка думает о галлюцинациях. Его, Шевцова, обгоняет Князь? Шутки шутите! Но на всякий случай сержант наддает. Он не может позволить обогнать себя даже галлюцинациям. Однако они на то и есть видения, чтобы не отставать.
Кеша и Шевцов одновременно добегают до флажка на обочине. Шевцов выдергивает этот флажок и победно размахивает им. Кричать он не в силах. Кеша валится с ног как подкошенный.
Пока подтягиваются последние, сержант стоит над жалким Кешиным телом и срывающимся от усталости голосом говорит:
– Теперь я знаю… твои возможности!– И как-то радостно добавляет:– Ну и жук!
Добегают последние. Сержант сует флажок себе за голенище.
– Все в сборе? В лес!– командует он.– Растянуться на сто метров. Помните, кто на лопатках, тот «язык».
Солдаты ныряют в тайгу по правую сторону от дороги, как было условлено. Почти в тот же момент из-за поворота показывается взмыленный второй взвод. Отстал на какую-то минуту. Теперь посмотрим, кто кого.
27.
Кеша лежит под кустом и разглядывает небольшой муравейник. Беспокойный народ – муравьи. Чего им не сидится на месте? Может, у них тоже вредный сержант, который гоняет свое войско от зари до зари? По всему видать, они давно разучились ходить шагом. И он, Кеша , тоже скоро разучится.
Из-за туч снова выглядывает солнце. Лес становится прозрачным, как задушевная музыка. Редкие рябины полыхают нежаркими кострами. Но у них в Вычедоле лес все же красивее. В Вычедоле вообще все неповторимо. Как он раньше этого не замечал? Улицы прямые, на них всегда свежо от зелени.
Странно даже подумать: Кеши нет в Вычедоле, и тем не менее все там по-прежнему, ничего не изменилось, наверно, ни в людях, ни в улицах. И никто там не чувствует, что Кеша лежит сейчас под кустом и думает о Вычедоле. И Галка не чувствует...
Кеше немного грустно от этой мысли. Не думать о нем, о Кеше Киселеве – поступок со стороны Галки довольно-таки бессовестный. Написать бы ей письмо, вдруг ответит.
Что ни говорите, а развалиться под кустом, задрав ноги – сплошное удовольствие. Кеша честно заработал отдых. И вообще, какой дурак будет возиться с этими «языками», когда в лесу так хорошо?
А чего это сержанту взбрело тащить его на буксире? За взвод переживал или его пожалел? Да не все ли равно! Зачем засорять голову всякими головоломками? Вон птицы поют себе и ни о чем не думают. Хорошо им. Кеша пытается подсвистывать птицам, но лишь вносит диссонанс в лесную симфонию.
В это время Калинкин терпеливо сидит в своей засаде. Выбрал он ее довольно удачно. Большой куст, в котором он прячется, похож на шалаш с неприметным входом. Калинкин видит все, а сам незаметен.
На противоположной стороне появляется «противник», и Калинкин замирает. Для него, пожалуй, больно великоват – на полголовы выше. Будущий «язык» настороженно вглядывается в тайгу, потом срывается с места и несется прямо к кусту Калинкина . Довольно неожиданная выходка. Для полноты картины Калинкину следовало бы выскочить из засады и задать стрекача. Но он не из таких.
Вот «противник» огибает куст. В этот момент Калинкин швыряет в сторону сучок. Парень всем телом поворачивается на шум. Все остальное занимает не больше трех секунд: ловкий бросок через плечо, автомат отлетает в сторону, и Калинкин оседлывает неудачливого солдата.
– На лопатках!– кричит он.
– Ладно, твоя взяла,– соглашается «противник».
Калинкин вытаскивает из куста свою амуницию, автомат.
– Пойдем, язык!– хлопает он солдата по плечу.– Ты не бойся, мучить мы тебя не будем, сразу – к стенке.
Весело переговариваясь, они топают через поляну по направлению к дороге.
Кеша замечает в траве костяничку и лениво подползает к ней. Вкусная, на гранат похожа. Приглядевшись, видит еще ягодку, потом еще. Так он бродит от куста к кусту, от дерева к дереву. И, конечно, не замечает, как из-за толстой сосны к нему протягивается рука. Она хватает Князя за шиворот и неделикатно дергает на себя.
– А-а!– орет Кеша дурным голосом.
– Князь, не дергайся, ты на лопатках!
– Я тебе дам – на лопатках!– верещит Кеша , вырываясь изо всех сил.– Я тебя трогал?
Кеша рывком переворачивается на живот. «Противник» тут же заворачивает ему руку за спину.
– Ой-ой, пусти! Пусти, в глаз дам!
Солдат отпускает руку, и Князь тут же выполняет свое обещание.
– Ах ты!..– свирепеет солдат.– Руки распускать, да?
По одному только пыхтению и энергичным восклицаниям можно догадаться, что Кеша требует за свою свободу дорогую цену. «Противник» должен бы преклонить колени перед такой яростной вспышкой свободолюбия. Но вместо этого он без всякого уважения подминает Кешу под себя. Солдат тяжел и силен, к тому же зол за фонарь под глазом. Когда он поднимается на ноги, Кеша остается лежать со связанными брючным ремнем руками.
– Развяжи, а то хуже будет!
– Лежи, Князь, хуже не будет,– отвечает тот, ощупывая припухший глаз.– Ишь, развоевался!
Кеша чувствует проснувшегося внутри зверя и пускается в разнос. Говорят, что некоторые слабонервные от такого «фольклора» валятся в обморок. В это с трудом верится, хотя «противник» смотрит на Кешу ошалелыми глазами.
– Твой язык на швабру наматывать надо,– опомнившись, говорит он и затыкает извивающемуся Кеше рот его же платком.
Дело принимает совсем уж военный оборот. «Язык» с кляпом во рту – это вам не игра в казаки-разбойники. Но Кешина свобода не грош ломаный стоит. Когда солдат ставит его в вертикальное положение, то моментально получает сапогом по надлежащему месту. Довольно-таки подлая выходка со стороны связанного пленного.