– Это другое дело... Мне у командного пункта выходить... Вот мой совет: расскажите все Калинкину и беритесь, наконец, за ум, хватит в дурачках ходить. Зачем вы себя уинижаете?
Заправщик останавливается у командного пункта, из кабины выходит ротный. Машина трогается и тут же тормозит.
– Товарищ капитан, отмените, пожалуйста, увольнительную. Мне не надо.
– Вон вы о чем,– усмехается Максимов.– Беретесь за ум, не сходя с места.
Ну и взгляд у него! Мог бы слова не тратить, взгляд сам говорит. Дескать, я твою скрытую тактику наперед знаю. «Отмените, пожалуйста», чтобы, значит, не отменили.
– Так уж и быть, не отменю,– усмехается капитан.– Но пойдете вместе с Калинкиным .
44.
На аэродроме – привычное напряжение. Кешин заправщик перекачивает топливо в самолетные баки. Князь то и дело поглядывает в сторону машины Калинкина . Неуловимый Калинкин – никак Кеша не может застать его на стоянке: полеты проходят в высоком темпе, и машины не стоят на месте. Только Кеша направится к стоянке, а Калинкина уже вызывают к самолету. Потом и Кеше надо ехать на ГСМ.
Наконец обе машины бок о бок оказываются на стоянке. Не зная, с чего начать, Кеша выходит из машины и осматривает работу Калинкина . Неплохо выправил, не радиатор, а прямо произведение искусства. Осталось только подкрасить.
Как назло, начинают прогазовывать сразу несколько истребителей. Даже собственного голоса не слышно.
Калинкин улыбается из машины – доволен. Можно подумать, что если бы ему еще раз помяли радиатор, он был бы счастлив снова блеснуть мастерством.
Виновато улыбаясь, Князь что-то кричит Калинкину и тычет сначала себе в грудь, а потом показывает на радиатор: я, мол, разукрасил. Калинкин перестает улыбаться и выскакивает из кабины. Вид у него настолько свирепый, что Кеша отбегает на безопасное расстояние. Стоит такой рев, что бесполезно объясняться словами. Поэтому Кеша умоляюще складывает на груди руки и обезоруживающе улыбается. На Калинкина это слабо действует. Он швыряет в Кешу галькой, орет что-то. Сквозь рев турбин едва пробиваются неуважительные слова. Но вскоре злость в нем выкипает. Он еще размахивает кулаками, однако от телесных наказаний воздерживается. Да и то, бурная злость неопасна, опасна тихая, тлеющая до поры. Вот Калинкин и вовсе остыл, только вяло поругивает Князя.
Через минуту они уже сидят на подножке машины, и Кеша о чем-то рассказывает Калинкину . Буря миновала. Смолкает и рев турбин. Слышны голоса.
– Правильно он тебя трусом окрестил,– говорит Калинкин .– Трус ты и есть.
– Но я ж сознался, никто меня за язык не тянул.
– Дорога ложка к обеду. Зря он увольнительную не отменил.
– Он же не зверь. Говорит, с Калинкиным пойдешь.
– Со мной?! На фига ты мне сдался!
– Да ладно, Калинка-малинка, чего ты все хвост пушишь. Все будет в ажуре!
– Здорово, сержант!– слышит Кеша .
Мимо стоянки машин идет знакомый летчик.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
Лобанов явно обрадовался Кеше . Он трясет его руку так долго, словно это не рука, а заводное устройство, и Кеша после завода должен запрыгать по аэродрому, как кузнечик.
– Отметили тебя за вчерашнюю поездку? Я вашему Максимову рассказал, что это за поездка была.
– Отметили, товарищ старший лейтенант. Даже увольнительной наградили.
– Правильно наградили. Максимов о тебе неплохо отзывался.
– Обо мне?!– хлопает глазами Кеша .
– Ну да. А что тут странного?
– Не мог он, вроде...
– Давай не скромничай!– смеется Лобанов.– Он, правда, говорил, что ты еще не проявил себя как следует, но все идет к тому. Видишь, он и не захваливал.
В глазах Лобанова – веселые искорки, и невозможно пенять, серьезно он или шутит. Может, это он так воспитывает Кешу ? Неужели ротный не рассказал ему, какой Кеша есть прохвост?
– Только я, товарищ старший лейтенант, не сержант вовсе,– со вздохом говорит Князь.– И никогда им не буду.
Глазами Лабанов прямо хохочет. Знал ведь, хитрец! И все остальное наверняка знает.
– Ну, насчет того, что никогда не будешь, это ты зря,– говорит он.– Из таких-то и получаются настоящие сержанты, я уж знаю. А чего ты невеселый? Вчера, помнится, песни пел.
– История одна получилась,– нехотя отвечает Кеша . Лобанов смотрит на него с таким участием, что Князь не удерживается от вопроса:– Как вы думаете, если человек вовремя в чем-то не сознался, а потом все-таки сознался... ну, с опозданием, то он все равно трус?
– Все равно трус,– довольно безжалостно говорит Лобанов и пристально смотрит Кеше в глаза.– Только он трус легко излечимый. Стоит этому человеку взять себя в руки, как от трусости останутся одни воспоминания.
Кеша жалеет, что задал этот глупый вопрос. И без того все ясно было. Однако от слов Лобанова ему становится хорошо и спокойно. Действительно, что за проблема! Стоит только захотеть, и не будет не только трусости, но и дури, из-за которой у него столько всяких неприятностей.
– Ну, мне пора, скоро вылет,– говорит Лобанов.– Бывай здоров, будущий сержант!
– До свидания, товарищ старший лейтенант, счастливо отлетать.
– Надо говорить: чистого неба.
– Чистого неба!
45.
Наступает долгожданный день, на который назначено увольнение. С Калинкиным заключен довольно устойчивый мир. Да он, поди, и думать забыл об этом злосчастном радиаторе. Кеша осторожно выведал у парней второго года службы, где в поселке школа, и теперь считает часы до выхода из гарнизона. Он уверен, что найдет Женю. Пусть даже для этого надо будет явиться в школу под видом шефов. Все будет законно, ведь их часть, как узнал Кеша , действительно шефствует над поселковой школой. Поутирают носы первоклашкам, а заодно разведают, где там обретается Женя. Учится девушка, как он понял, в десятом.
Проверяя, ладно ли сидят мундиры на отпускниках, папа Тур строго предупреждает:
– Чтоб у меня без этого самого, ясно?
– Есть без этого самого!– отвечает Кеша , и Калинкин свирепо косится на него: «Идиот! Все испортишь своим вихлянием!»
– Паясничаете?– больше обиженно, чем строго спрашивает Тур.– Ох, дети... Поясняю, у кого сообразиловка слаба: чтобы мне без выкрутас, всяких там фокусов и опозданий,– говорит старшина, обращаясь на этот раз только к Калинкину .