– Братцы, взорвался, что ли?– ахает кто-то.
– Да нет, это он из пушки. Верно, товарищ сержант?
Сержант Шевцов снисходительно ухмыляется и, помедлив для важности, отвечает этой зеленой молодежи таким тоном, словно истребители со своим воем и буханьем давно сидят у него в печенках:
– Звуковой барьер преодолел... Подтянись! Равнение в рядах!
Новобранцы уважительно поглядывают на удаляющуюся точку в небе и продолжают безбожно наступать друг другу на пятки. Колонна то растягивается, как жевательная резинка, то горбатится, словно не люди, а гигантская гусеница ползет по гарнизонной дороге.
А вон и первые обитатели военного городка.
На обочине стоит грузовик с цистерной вместо кузова. Это топливозаправщик. Заправляет он, понятно, самолеты. Из-под машины торчат четыре пыльных солдатских сапога. Сапоги беспрестанно дергаются, скребут каблуками землю, и это означает, что их хозяева заняты ремонтом вверенной им боевой техники. Слышен беспорядочный перестук гаечных ключей, натужное кряхтение и рубленые, но удивительно ёмкие фразы в адрес ходовой части и ее изобретателей.
Одна пара беспокойных сапог вовсе исчезает под брюхом машины, а вместо нее показывается перепачканная, недовольная физиономия солдата. Пилотка на нем надета на манер кутузовской треуголки. Солдат вытирает рукавом пот со лба и тут замечает колонну новобранцев. Лицо его моментально оживает:
– Витька, пляши – замена чешет!
Вторая пара сапог мигом скрывается под машиной, уступая место еще одной голове. Плясать Витька не в состоянии, лежа на животе, поэтому он ограничивается тем, что играет на губах туш.
– Моя замена,– удовлетворенно говорит он и напевает:– Я так давно не видел маму...
Лежа под машиной, солдаты с интересом разглядывают пестрое пополнение. Витька толкает плечом своего напарника:
– Глянь, петух какой шлепает!
Петух – не кто иной, как Кеша , который в самом хвосте колонны метет дорогу остатками роскошной бахромы. Кеша решает, что в гарнизон следует являться эффектно или, на худой конец, с независимым видом. Ничего стоящего не выдумав, он вставляет в зубы сигарету.
– Привет папуасу!
– Эй, земляк, панталоны не жмут?
Это они так неуважительно о моднейших Кешиных «дудочках». Но Кешу не проймешь такими дешевыми подковырками. Он прикуривает на ходу и только после этого отзывается с хорошо усвоенной небрежностью:
– Прэфэт, девочки! Что, коломбина больше не чихает?
В этот момент он наступает на чьи-то пятки, спотыкается и цедит сквозь зубы:
– Ты, пентюх! Разжалую в рядовые!
– Ну и замена у тебя, Витек!– ухмыляется напарник.– С такой заменой ты еще на год останешься.
– Да нет, это, наверно, один такой затесался, приблудный,– не унывает Виток.– Попадет в роту, там его быстро перелицуют, будет как новенький пиджачок.
Сержант останавливается, пропускает мимо себя строй и шагает рядом с Кешей .
– Киселев, мы же с вами договаривались: в строю не курят.
Шевцов говорит спокойно, и такое спокойствие кажется Кеше чем-то вроде снисходительности большого начальства. Это оскорбляет Кешу , и он старается не обращать на сержанта никакого внимания. Вышагивает себе, пуская струйки дыма через плечо.
– Бросьте сигарету!
О, это уже похоже на тон!
– После присяги брошу, товарищ начальник,– как можно развязнее отвечает Кеша . Пусть, мол, всякие тут ефрейторы не воображают себя генералами.
– Выбросьте, вам говорят!– кипятится Шевцов.
Вот это совсем другой разговор. Помедлив для приличия, Кеша выплевывает сигарету.
– Пожалуйста, товарищ начальник,– примирительно говорит он.– Стоит ли рвать нервную систему?
Мимо колонны проплывают пыльные заросли бурьяна. В некоторых местах они смяты, будто резвились лошади. Кеше , наверно, толе придется резвиться здесь по-пластунски.
Повторив последний изгиб дороги, колонна выходит на гарнизонную улицу и направляется к одноэтажной казарме автороты. Возле нее разбит небольшой спортивный городок. Рядом – просторный плац. Сколько же сапог долбили этот бетон?
Много. И Кешины сапоги будут на этом плацу, эт уж точно.
7.
В казарме автороты безлюдно и покойно, как во время тихого санитарного часа. Одна стена в обширной передней комнате занята пирамидами с оружием. Здесь у тумбочки скучает рослый дневальный со штык-ножом на поясе. Двери в спальное помещение открыты, видны строгие ряды кроватей, заправленных с поразительной аккуратностью и однообразием. Словно это не кровати, а ряды огромных буханок хлеба.
Дневальный оживляется, когда с улицы доносится голос сержанта Шевцова:
– В казарму по одному заходи!
Никак стриженые прибыли! Вот первый переступает порог и сразу робеет, за ним второй... Какие же они сирые да куцые! Неужели и он, дневальный, был таким же год назад? Да не может этого быть!
– Здрасьте,– слышатся нестроевые голоса.
У дневального рот до ушей. Он вытягивается во фрунт, лихо берет под козырек и орет громовым голосом:
– Здравия желаю, товарищи генералы!
Застенчиво улыбаясь, «генералы» нерешительно топчутся у порога, а задние на них напирают. Затем новобранцы скучиваются у противоположной стены и почтительно разглядывают веселого дневального, ряды штампованных постелей, пирамиды с оружием. Казарменный воздух, и тот они вдыхают почтительно. Подумать только: настоящая армия с настоящим оружием и настоящим дневальным, на ремне у которого висит вовсе не игрушечный кинжал! Неужели их сегодня же обрядят в военное обмундирование, и они перестанут быть просто Гонками, Кальками, Васьками, а все поголовно будут солдатами Советской Армии? Неужели это случится уже сегодня?
За порогом остаются сержант и Кеша .
– Заходи,– кивает Шевцов на дверь.
– Только после вас,– галантно кланяется тот.
– Шагай, земляк, не выкаблучивайся!
Оказавшись дома, в родной своей казарме, Шевцов чувствует право перейти на «ты» с этим фруктом. Конечно, так не по уставу, но «вы» рядом с приблатненными словечками Киселева выглядит нелепо.
– Не задерживай, тебе говорят!– строго повторяет Шевцов, предвидя очередной Кешин финт.