Такие были планы, но жизни рассудила по-другому.
На вокзале Сокола встретил его отец, полковник авиации, хорошо знавший о пагубном пристрастии сына. Айрата увел дядя, работавший в подмосковных Химках на ракетном заводе. Кольку встретила Лена. Очень симпатичная девушка с уже заметно округлившимся животом.
***
Остались мы вдвоем. Я и ВиктОр. Пить совершенно не хотелось. Не так я представлял себе возвращение после месячных военных сборов. А, с другой стороны, если я сейчас уйду и доберусь до своей общаги, то все равно напьюсь. Уж там-то, точно — дым коромыслом.
Я посмотрел на старичка, размахивающего битой, и в голову пришла идея. Выбьет он этот свой «колодец», останусь пить с ВиктОром. Только чтобы одной битой. Чтобы сразу все деревяшки снесло. Чтобы ни одной не осталось. Ни даже щепочки.
Старичок наконец решился, и бита отправилась в полет. Она успешно долетела до края площадки и неожиданно сильно врезалась в ничем не повинный «колодец». Деревянные цилиндрики смело словно ураганом, словно их и не было.
Я повернулся в ВиктОру, который держал большую бутылку «Агдама» с уже срезанной пластиковой пробкой.
— Наливай, — сказал я.
— Наливаю, — обрадовался ВиктОр.
Конец
***
Рохи софед*
— Русский, русский, ты еврей?
— Нет, я — русский.
— Русский, русский, ты еврей?
— Нет, я — русский!
— Русский, русский, ты еврей?
— Да, да, я — еврей!
— Надо же! А как похож на русского!
* — Доброго пути — здесь и далее перевод автора.
Ехать в Душанбе через Москву мне не хотелось. Но в вокзальных кассах Краснодара сказали, что прямого рейса в город моего детства и юности нет. Посмотрев на карту СССР, я понял, что мне главное перебраться через Каспийское море. В результате я взял билет на самолет до Оренбурга. За работу плавруком в трудовом летнем лагере для подростков мне заплатили за три месяца сполна, и в деньгах у меня стеснения не было.
В Оренбурге сразу же купил плацкарт до Ташкента. Купил бы до Душанбе, но опять, как назло, таких билетов мне не досталось. Наверное, стоило бы заволноваться, но я был спокоен. Поезд довезет до Ташкента, а там останется только около суток пути до города, где я когда-то родился и вырос.
Отношения русских и таджиков тогда складывались достаточно странно. На площадях висели лозунги «Зинда бод дустии халки СССР»* (Да здравствует дружба народов СССР). Но, придя после лета в пятый класс, я обнаружил, что мои школьные друзья «за глаза» называют таджиков ни много, ни мало «звери». Был даже такой анекдот, в котором речь велась от лица таджика: «Пачиму Медведев — чиловек? Пачиму Волков — чиловек? Пачиму даже Зайцев — чиловек? Но пачиму Саидмуродов — зиверь?» Удивительно, что такой махровый расизм не мешал никому из нас дружить со своими сверстниками-таджиками.
Внешность у меня самая что ни на есть русская. Во всяком случае, так считала наша школьная химичка Зинаида Федоровна. Полная, невысокого роста, но с очень красивым лицом.
— Посмотрите, — говорила она на уроке химии. — Вот у Порошина настоящее русское лицо.
Ее слова я понимал, как «У Порошина очень красивое лицо», хотя если бы я посмотрел в зеркало, то понял бы, что имела в виду химичка. Светлые волосы, нос картошкой. Остричь бы под горшок, была бы точная копия Емели из сказки «По щучьему велению».
Оренбург я осматривал на ногах, поэтому с удовольствием растянулся на своем верхнем месте в плацкарте. В Ташкенте меня ждала «засада». Кассы осаждала толпа желающих добраться до Душанбе. Волнение усилилось перед самой отправкой поезда, когда стали снимать бронь. У меня в руках был рюкзак с вещами и коробка с кассетным магнитофоном, который я вез на малую Родину с целью спекуляции. В конце концов, мне удалось швырнуть деньги в кассу и взамен выхватить из окошка маленький кусочек картона, что и было билетом. Я выдохнул, но судьба надо мной посмеялась. Общий вагон, куда мне удалось приобрести билет, был набит битком. Были заняты все места, в том числе багажные полки. На последних, как я заметил, лежало даже по двое человек. В паре окон стекла отсутствовали. Не было двери в туалет. Со всех сторон на меня смотрели черные таджикские глаза. Потесниться никто не собирался. Я вышел в тамбур.
Надо было что-то делать. Сходил в вагон-ресторан, купил втридорога три бутылки пива, одну из которых тут же выпил. План сложился сам собой.
— Салам алейкум, бочагони азиз*, — сказал я трем парням, сидевшим на нижней боковой полке. Эту фразу я часто слышал по телевизору, когда жил в Душанбе, и она врезалась мне в память.