Для Саймана было странно, что вся затея сходит им с рук. Да и вообще то, что всё получается. Не то, чтобы он не верил в способности команды, возглавляемой Саксом, просто казалось невероятным все то, что он видел собственными глазами каждый день. Все эти крысы, добровольно заражавшие себя неясной болезнью, или вовсе идущие на смерть ради борьбы с несуществующим врагом. Он чувствовал себя как будто на дурном театральном шоу, где все актеры пьяны, не зная текста, читают его с листа, а декорации настолько халтурно исполнены и оттого неказисты на вид, что такое действо не вызывает ничего, кроме греха уныния и гнева. Тем не менее повсеместно их спектаклю сопутствовал фурор и полный аншлаг. И все бы ничего, даже можно было бы посмеяться однажды над этим, если бы апофеозом представления, по мнению режиссёра, не являлся поджог всего театра с целью уничтожения всех зрителей и труппы, ничего не подозревающих актеров. Горечь этому и без того ужасному завершению придавал факт холодного расчета, циничной рациональности и личного шкурничества всех заговорщиков, который сопутствовал грядущим человеческим и крысиным смертям.
«Истинно, хоть все имеет цену, ничто по-настоящему не является ценностью в этом мире. Ни индивидуальная жизнь, ни умное слово, ни доброе дело – все можно заменить, променять, продать. И все это может обернуться противоположным, в один миг стать занятием злым, диспутом лживым и смердящей гибелью в угоду малейшим прихотям сильных мира сего – личностям, „эффективным“, чуждым морали и справедливости, мерящим и делящим мир по границам личных сил и влияний и не видящим ничего, окромя этого. Это мир силы, обреченный поглотить сам себя, аки змей, судьба которого всенепременно однажды свершится».
Из дневника Саймана Куцехвоста
Когда настал день Х, к Сайману в кабинет робко постучался ассистент и, сильно заикаясь от возбуждения, сообщил, что сегодня должно начаться долгожданное наступление, и по такому случаю господин Арчибальд просит его быть по указанному адресу в назначенный час, чтобы возглавить церемонию начала войны для армии класса «вода». Сайман лишь тяжело вздохнул и отложил перо. Видимо, следовало в очередной раз произнести воодушевляющую речь, звуки которой по совместительству станут реквиемом для судеб всех этих несчастных, а также похоронной речью, благословением на смерть, открывающей, словно колдовское заклинание, дверь в загробный мир. Впрочем, он уже смирился со всем, что происходит, и со своей ужасной ролью в этом. Он закрыл дневник, в котором описывал правдивую историю с самого начала, которую, не выходя из кабинета, писал вот уже три дня, лишь изредка отрываясь на короткий сон. Сайман автоматически привел себя в порядок, натянул серьезное выражение лица и вскоре выдвинулся к месту назначения.
Когда он прибыл на побережье, которое располагалось недалеко от самой коммуны, откуда и должен был дан старт операции, последние приготовления были уже почти закончены. Плоты, на которые должны были погрузить десант, ровными рядами покачивались на волнах по обе стороны от длинного пирса, построенного здесь специально для войны. Окинув взглядом пирс и плоты, их невзрачный вид, он невольно задумался, сколько денег было украдено при их постройке. При условии того, что он лично подписывал сметы и видел первоначальные чертежи, можно было смело говорить о семидесяти, а то и восьмидесяти процентах хищения выделенных средств. Его провели в командный штаб, где к его удивлению он не встретил ни Сакса и никого из команды. Видимо, вся комиссия находилась сейчас на церемонии армии «земля», так как это направление войны считалось приоритетным. Там же сейчас находился король Пуччи и остальные важные шишки униона. Но Сакс все равно должен был присутствовать здесь, чтобы проконтролировать ситуацию. Сайман поинтересовался о наличии своего зама на территории мероприятия. Ему ответили уклончиво, сказав лишь, что господин Арчибальд сейчас очень занят, но вскоре должен подойти. Затем ему выдали запечатанный конверт с речью и велели ознакомиться с ней, так как через полчаса ему уже следовало быть за трибуной. Сайман удивился еще сильнее, так как речь ему передали за неделю до этого и он был полностью готов. На это замечание ему ничего не ответили и закрыли в кабинете, напоследок сказав, что у него есть полчаса.
Предчувствуя неладное, Сайман открыл конверт и стал наспех вчитываться в новую речь. Как ни странно, речь не оказалась новой, и вообще, чем больше он ее читал, тем меньше расхождений с оригиналом находил. И лишь ближе к концу он увидел то, что именно они добавили и зачем посадили его под ключ в этом кабинете. Исходя из написанного, следовало, что Сайман «не в силах оставаться в стороне» и, несмотря на все попытки отговорить его, готов лично и непосредственно возглавить армию героев, «дабы собственным примером вдохновить бойцов и показать, что в нашем свободном обществе командиры никогда не прячутся за спинами солдат и не отсиживаются в штабах». В общем, все указывало на то, что было принято решение слить Саймана, как неблагонадежного элемента, которому нет места в системе. Это даже не стало чем-то удивительным для него. К нему в голову не раз уже приходили такие мысли, но почему-то он думал, что он является в цепи очень важным звеном, притом абсолютно безвредным и послушным, для того чтобы от него кто-то счел необходимым избавиться. Но команда повела себя как всегда прагматично, убив таким образом сразу двух зайцев. Первым был непосредственно сам Сайман, который проявил нетвердость и излишние моральные качества, неуместные на государственной должности, вторым же убитым зверем была отличная возможность для создания современного образа идеального гражданина крысиной конфедерации. А также можно было ознаменовать это событие рождением новой иконы учения, которая бы стала символом высшего проявления единого духа, новой вершиной саморазвития, доступной для обывателя, таким образом поднимая планку духовности на новый, до сего дня небывалый, уровень и становясь реальным примером для подражания будущим поколениям. Умно, очень. Сайман оценил элегантность решения по достоинству. Даже стало не так грустно. И вообще он внезапно ощутил облегчение, как будто всё наконец встало на свои места. Он не смог стать кем-то в этой жизни: ни политиком, ни аграрным разведчиком, ни свободной крысой, ни бездуховным отступником, ни плохим и ни хорошим гражданином отечества. Соглашаясь на чужое, он отказал себе, потеряв целостность, опору и всякое уважение к себе, а таким представителям власти, хромающим на оба колена, нет места на земле и оттого закономерно и ожидаемо было скорое его исчезновение с ее лица. Ну и ладно. Так тому и быть. Жаль только не успел дописать дневник.