Разозлилась я на лягушку, однако же, поразмышляв немного, простила квакуху. Откуда ж животине глупой, земноводному склизкому понимать все тонкости людских взаимоотношений?.. Бабы, из тех, что поглупее, и то рвутся показать, какие они знатные мастерицы, чего ж от лягушки ждать... не ведомо ей, что главная ценность человеческая - в уму, а все эти вязание, шитье, да прополка грядок - суть унижение женское, а не достоинства ейные.
Царь, однако, и тут выказал нутро свое дремучее. Объявил, что лягуха теперь его любимая невестка. От обиды я губу закусила, про себя подумавши, что негоже лягушку, пусть даже и швею искусную, с разумным человеком равнять, но смолчала. Не угомонился сморчок-самодур на том. Видно, понравилось ему превосходство свое иллюзорное надо мной чувствовать. Объявил, что теперь хлеб надобно нам испечь.
Час от часу не легче! То с иголками возись, да тряпками, теперь же белыми ручками в опару лезть? Нешто в берлоге воспитывали царя этого, а ли в крестьянском дому?!!
Думала я, думала, да и решила с лягушкой перемолвиться словом. Неужто я, с моим-то даром просвещать да образовывать, не объясню лягухе суть ее лягушачьего недомыслия?
Пришла я в горницу к ней - а она на коряге сидит, да в окно смотрит, одновременно с тем носок шерстяной вывязывая. Нет бы книгу взять, али с умными людьми разговор вести, знания свои умножая! Думает, поди, что мужа носками прельстить можно, коли с умом да внешностью не посчастливилось.
-Сноха ты моя зеленая, бородавчатая! - обратилась я к ней ласково, чтоб душой та отдохнула от обид да презрения, кои ей прочие выказывали. - Выслушай меня, да постарайся понять в меру возможностей своих. Ясно мне, что нет у тебя других способов, как себя показать, кроме как вышивкой да покорностью. Но обратную силу имеют твои старания - забудет вскорости твой муж, что годишься ты на что-то иное, кроме рукоделия. Коли уродилась ты лягушкой, то уважай себя в образе этом. Оставайся собой, душенька! А начнешь слушать, чего эти супостаты говорят, так и лишишь себя всякой возможности преуспеть в делах роста личностного.
Молчит лягушка, только спицы мелькают, да узор ромбиками, оскомину набивший, вырисовывается на носке.
-Совет тебе даю, разумный и ласковый - не пеки ты хлеб этот, - продолжаю я. - Негоже царской невестке стряпней заниматься. Лучше книжку возьми какую заморскую, да почитай, чего там пишут, как себя уважать и любовью всеобщей пользоваться. Там про носки да хлеб ничего не говорится, ей-богу.
Тут лягушка спицы отложила, глазами на меня своими пучеглазыми зыркнула, и говорит:
-Нравится мне стряпать да вышивать. Спокойнее на душе от того становится.
И что с такой глупостью поделать?.. Посмотрела я на животину, всем обделенную, да и решила, что судьба ее такая - стряпухой век прожить. Не спасти ее от доли горькой да унылой.
Делать нечего, пришлось и нам Настасьею стряпухами стать на вечер.
-Ничего, - утешаю я Настю, которая носом над тестом хлюпает, да слезы, вперемешку с мукой по лицу размазывает. - Лягухе это всяко не по силам - утопится она в бадье с тестом, да и поминай, как звали. Для того, чтоб каравай испечь, большого ума не надобно, каждая сельская баба безграмотная - и то, умеет.
Испекли мы два каравая, очертаниями причудливых, вкусом - непривычных, однако ж испеченных со всем старанием. Поглядела я на них, да и поняла, что зашоренность человеческая не только на женщинах сказывается, а и на хлебе. Кто сказал, что тот должен быть непременно горочкой, да ровный со всех сторон?.. Придумал один дурак, а прочие подхватили. Как я всю жизнь боролась с навязанными мне идеями об мироустройстве, так и здесь продолжила. Не каждому дадено такой свойство натуры. Не всякий вынесет ношу сию неспосильную.
Приносим мы караваи свои царю, а там уж Ваня сияет, как медный пятак. Его-то лягушонка цельный дворец хлебный изготовила - хрустящий да румяный. Опять же розы повсюду, узоры, и голубки с глазками из изюму поверх всего.
Выходило, что даже лягушачьего ума хватит на то, чтоб понять, как царю угодить. А царь-то! Царь! Приказал наши хлеба в людскую отдать, а лягушачий тут же надкусил, точно голодом его до сего моменту морили. Захрустел голубками, от удовольствия глаза сощурил, и говорит:
-Надобно пир устроить! Чтоб все мои невестушки себя там показали!
"А вот и перехитрил ты сам себя, пень старый!" - подумалось мне. Теперь-ьто уж лягушка вспомнит, какого она роду-племени, да как люди на деле к ней относятся - со всеми ее хлебами да вышивками. Пусть ей от природы дадено еще и корзины плести, все равно ить жабой останется. Я-то завсегда пойму и прощу ей этот недостаток, ну дык то ж я - человек умный и добрый.