Протягивает она руки полные свои к Ивану и говорит, точно щебечет:
-Жена я твоя, Ваня - Василиса Прекрасная!
Тот едва не сомлел, из-за стола выскочил и принялся вокруг бабенки этой виться, точно что-то интересное есть в ней, помимо полного отсутствия личности неповторимой. Не дает мне мой тонкий вкус соврать - красоты в той Василисе было, что в каравае пышном. Мягка, да округлостями изобильна, вот и вся радость. Глаза круглые, точно плошки - ни огня в них духовного, ни глубины печальной. Смотрит на Ваню преданно, словно собака, да улыбается, точно нет у нее большего счастья.
Гости-то на нее все смотрят, перешептываются. Вижу я, что по нраву им пришлась эта обертка блескучая. Думала было разгневаться, да и уйти с пира, дверями хлопнув, чтоб поняли эти люди приземленные, какое огорчение причинили мне, нутро свое явив. Но вновь проявилась доброта моя, и рассудила я, что Василиса еще хуже сделала, человеком оборотившись.
Не гневаться на нее нужно, а сочувстовать беде эдакой.
Ринулась она в пучину, из которой нет спасения - решила бедная лягуха стать такою, как мужчинам нравится. От последних крох своей личности отказалась, во всем поступилась да подстроилась. Отчаяние ее довело до того, не иначе. Была она жабою унылою, а стала обычной дурехой смазливою. Ясно, что Ване-лоботрясу иного и не нужно, а доля женская загублена бесповоротно. Полюбил бы он ее квакушкою - может и смог бы шире на мир взглянуть, а так, как жил в потемках, так и продолжится. Никаких выводов не сделал, да и она в глупости своей беспредельной увязла, не сумев понять, в чем отличие личности яркой от серости повсеместной, у которой мысли только по наезженной дороге движутся.
Гляжу - а Василиса танцевать надумала. Зачем-то объедки какие-то в рукава бросила - ну какое ж у лягухи воспитание? - и пошла кругами ходить, про полонез да мазурку явно слыхом не слыхивая. Махнула затем одним рукавом - и озеро возникло. Махнула другим - лебеди по нему поплыли. А гостям нравится, от удовольствия в ладоши хлопают да немудреным этим зрелищем восхищаются, точно ни лебедей, ни озер до того не видывали. Добро б драматургия какая-никакая присутствовала в зрелище сем, али мысль глубокая, печальная. Так нет же - славят и славят Василису эту, точно нет в горнице ничего интереснее. Царь так и вовсе на ноги вскочил, да в пляс пустился сам с собою.
"Ах, значит по душе вам эти развлечения низкие да глупые? - в голове мысль прозвенела. - Пусть бы эта Василиса попробовала о политике да философии складно рассуждать, а танцевать так любой дурак сможет!"
Плеснула я себе в рукава вина, насовала туда костей покрупнее. Колдовство деревенское и бабкам-знахаркам ведомо; кабы захотела я, то давно б уже чары изучила - мне-то это раз плюнуть, с моими-то способностями. Глядь - а Настасья за мной все повторяет, смекает, сталбыть, что я показать хочу, да каким образом людей на путь истинный вернуть.
Растолкали мы гостей, встали на место Василисы, и принялись кружить - да не так просто, как лягуха, в болоте своем ничего, окромя тины да камышей не видавшая, а на заграничный манер, с приседаниями, да подпрыгиваниями. Как махнула я руками - и полетели кости в разные стороны. Одна даже в лоб царю угодила.
"Всегда знала, что колдовство это - самая что ни на есть отсталость!" - подумала я, с досады покраснев. Да что толку объяснять это людям глупым, которым палец покажи - уже и смешно. Заливаются, хохочут. Царь, правда, осерчал, костью обглоданной в лоб получивши. Но не успел ничего он сказать, как развернулась я и вышла вон, с верной моей Настасьей, явив миру достоинство свое да воспитание. Стану я еще слушать, что этот старый дурак говорить будет! Ежели ему Василискины танцы да щебет по сердцу, разве ж поймет он слова разумные? Не тот уровень развития, ой не тот...
Заперлася я в своих покоях, да и заснула крепко, хоть и мучили меня сны обидные. Черствый человек какой может и пропустил бы мимо внимания такие события печальные, посчитав их ерундой да пустой обидой. Но я-то знала: то не мои личные огорчения сердце тревожат, а боль за народ, за каждого человека темного, опростившегося да одичавшего. Разве ж они виноваты, что Василиса им милее меня, Афродитушки, коли жизнь у них такая, духовно бедная?..