А поутру явился ко мне Кузьма, мрачный да сердитый.
-Никак лишнего вчера на пиру хлебнул, говорю я ему с участием. - Али не говорила я тебе, что в скотину превращаешься, когда меры не знаешь?..Да и как тебе меру-то знать, если живешь ты, точно свинья какая - одни забавы молодецкие, бестолковые?
Отмахнулся от моих слов Кузя, пропустивши привычно мимо ушей правду горькую.
-Василиса исчезла, - говорит. - Забрал ее Кощей. Ваня за нею отправился, вину свою искупать. Сжег он шкуру лягушачью - вот и накликал беду...
Восторжествовала я, то услышавши.
-Вот, - говорю, - опять я права оказалась! Поддалась квакуха вашему влиянию, решила подстроиться, тут же и получила благодарность. Дай вам палец, вы и руку оттяпаете, грубые вы чудища! Ей за глупость наказание, да за податливость, а Ване - за извечный мужской эгоизм!..
Посмотрел на меня с тоскою Кузьма, да и молвил:
-Что бы мне такое сжечь, чтоб тебя кто уволок?..
Махнул рукой, и подался восвояси. Говорят, просился с Иваном поехать, да отказался тот. Кузьма тосковал-тосковал, а опосля отправился в чисто поле на печенегов да половцев охоту вести. Хоть и повторял при том, что совестно ему врага в степях бить, коли я, живая-здоровая, сижу в своей опочивальне. Мол, не с того начал.
А у меня радость нечаянная случилась - Гаврилушка мой в царских хоромах появился. Известно ведь, что прямыми путями ничего путного не добьешься, вот и голубь мой извилистыми тропками шел к торжеству справедливости да прогресса. Начал он оды писать во славу царя да нашего государственного устройства, и за то жалованье получал полновесным золотом. Пишет, бывало, восхваление, и ажно плачет от отвращения. Но без денюжек-то бороться плохо получается, а ни к чему у Гаврилушки, кроме стихосложения, душа не лежала. На что только не пойдешь, когда душа за народ болит...
Вот, покудова мой супруг дурью в степях маялся, я с Гаврилушкой беседы вела, за руки его тонкие держала, да утешала в минуты отчаяния словом добрым. Настасью тоже допускали, беседы умных людей послушать. Пусть ума ей природа безо всякой щедрости отвесила, зато понятливости было ей не занимать. Муж-то ейный с послами поехал, державу нашу позорить в заграничных глазах, вот она и тянулась к нам с Гаврилушкой, как цветочек к солнцу, душой чуя, сколько от нас мудрости почерпнуть можно. Гаврилушка-то ее не очень жаловал, в силу своей непримиримости, однако привык потихоньку, и даже беседы иногда вел по доброте своей душевной.
Про Ваню давно уж никто не слыхивал, и мыслила я, что постигла его участь справедливая: уморил его Кощей вместе с лягушкою на пару.
Так и жили мы, не тужили, как вдруг явился Ванюша с Василисой в царский терем, как гром средь ясного неба. Возрадовался царь, словно и впрямь было это каким великим событием, приказал Гаврилушке срочно стих торжественный писать по этому поводу, а сам закатил пир горой.
Спешно Кузьма вернулся, брата обнять да собутыльников своих вечных уважить. Я за столом рядом с ним сижу, рюмки пригубленные считаю, да просвещаю олуха, что сейчас с его внутренними органами под действием яда хмельного происходит. Рядом Настасья сидит соломенной вдовою, носом шморгает, по своему обыкновению, слезами заливаясь - пробрало ее, вишь, от того, как Ваня Василису за руку держит, а та к нему льнет. Напротив Гаврилушка смотрит глазами своими - горя омутами бездонными.
И тут вдруг как шарахнет Кузя кружкой по столу, как закричит страшным голосом:
-Спасай, батя! Не допусти смертоубийства!
Примолкли гости, переглянулись. А Кузьма продолжает:
-Ежели не разрешишь ты мне отправить ведьму эту, Афродитку, к отцу ее, то всенепременно порешу ее, иначе жизни мне не будет!
Царь тоже с места вскочил, да начал было говорить, мол, не гоже в царском дому такие речи вести да на такие поступки отца родного склонять, но схватил меня Кузьма за горло и начал душить при всем честном народе. Душил, пока царь-батюшка не согласился с доводами его. И, поразительное дело, никто даже и вмешаться не посмел, никто не решился спасти меня от рук душегуба! Вот как народ запугали-то!
Захрипела я, в себя приходя, да возопила, что было сил:
-Не буду молчать больше ни секунды, изверги! Никогда я за Кузьму этого слабоумного не хотела идти! Гаврилушку люблю всею душой, и с ним уйду счастье свое строить!
Протянула руки к Гаврилушке, а тот потупился и тихонько так промолвил:
-А мы, вообще-то, с Настасьей обо все условились...