Из фуры вылезли двое человек. Один из них – очень высокий, чрезвычайно худой, из тех, кого во времена популярности фрик-шоу называли «живыми скелетами» - не вызывал интереса. А вот другой, толстый и бородатый, обутый в сапоги со шпорами, внушал тревогу и тоску.
Герман попятился.
— Вообще-то сейчас не твоя очередь двигаться, - осадил его Сергей.
Но брат этого словно не услышал.
— Ты видел? Этот парень выглядит так, будто его морили голодом.
— Не преувеличивай.
— На нём лохмотья! И кандалы! Декоративные, судя по тому, что ему как-то удаётся волочить ноги, но… Разве это нормально?
— Наверное, театральный реквизит. Думаю, это какие-то бродячие актёры. – Сергей разозлился, что ему приходится успокаивать Германа, как маленького, хотя самому не по себе. – Ты так удивляешься, словно мы попали не в кунсткамеру, а в институт благородных девиц!
Снаружи раздался крик. Очевидно, он принадлежал бородачу. Если бы худой повысил голос, то лишился бы чувств.
— Ленка! Ленка! Твой дома?
— Нет, - послышался голос Елены Георгиевны из окна соседней комнаты, - так что проваливай. Не то я вызову полицию.
Сергея покоробило. До этого он и представить себе не мог, чтобы Елену Георгиевну, такую изящную, культурную, тонкую, кто-то звал Ленкой. Он осторожно подошёл к окну и встал так, чтобы близнецов не видно было с улицы.
Взгляд бородатого человека блуждал от окна к окну, пока не остановился на комнате с мягкими стенами. Казалось, что от него стёкла стали грязными. «Он знает, где мы спим», - подумал Серёжа и невольно содрогнулся.
— Пусть тогда Маринка выходит! Познакомлю её с кем-нибудь из моих милых мальчиков.
С этими словами бородач с размаху опустил руку на спину худого. Тот вымученно расправил плечи и встал прямо. Что ответила Марина, Сергей не расслышал, зато бородатый с каким-то радостным ожесточением воскликнул в ответ:
— А-а, брезгуешь? – Он повернулся к спальне. – Вами она брезгует ничуть не меньше! А как вы думали, детки? Может, тут и едят с вами за одним столом – хотя я больше чем уверен, что посуду после вас кипятят… Но истинное отношение…
— Бред какой-то, - пробормотал брат и вышел из спальни.
Остальные ребята толпились в коридоре. От Сергея не укрылось, что они напуганы. Особенно Казик, который ссутулился так, что его горб казался ещё больше.
— Что там за клоун горло дерёт? – спросил Герман.
Карл смерил его скептическим взглядом.
— Ну ты даёшь. Это ж Кукольник!
— Кто?
— Кукольник. Он же Гастролёр, Карабас и Синяя Борода, - перечислил Карл. – Директор странствующего шоу аномалий человеческого тела. Или, как он сам себя называет – хозяин этого шоу.
Карл уже говорил в таком тоне раньше – о Глебе. О Глебе, который ушёл из дома, называл этот дом бомжатником, спал на кровати близнецов и написал под этой кроватью: «Я не умру никогда»…
Серёжа с радостью выслушал бы точку зрения Глеба, но точку зрения Кукольника слышать не хотел.
Не дождавшись капитуляции дома Грёз, Кукольник подался в бар. Там он сделал заказ для себя и своей куклы («Палочник! – вставил Казик, и его щёки вспыхнули. – Это Палочник с ним!»), а платить отказался до тех пор, пока к нему лично не выйдет Андрей и не задаст радушный приём. В отъезд Грёза толстяк не верил.
Обо всём этом рассказала Альбина, дозвонившись близнецам на мобильник, потому что номер Елены Георгиевны оказался занят – та звонила в полицию, как и обещала.
Голос Альбины дрожал, на заднем плане раздавались барственные покрикивания. Подслушивающий под дверью гостиной Карл сообщал, что полиция противится тому, чтобы выезжать.
— Но ведь Андрея правда нет. Что же теперь, нам просто сидеть и ждать, пока этот Кукольник уберётся? – удивился Герман.
— Именно так мы и собираемся поступить, - сварливо отозвался Карл. – А ты что предлагаешь?
— Задать ему радушный приём, конечно, раз он так настаивает! Нас вон сколько, а он один.
— Палочник… - робко начал Казик.
Герман с пренебрежением его оборвал:
— Твоего Палочника соплёй перешибить можно.
— А я согласен с Карлом, - сказал Серёжа, но его никто уже не слушал.
Все будто только того и ждали, чтобы кто-то их подтолкнул. Они переглядывались, и в глазах загоралась решимость. Сергею ничего не оставалось, как позволить Герману последовать за ними.
Парни до того расхрабрились, что обогнали близнецов на лестнице и наперегонки выскочили на улицу. Герман задержался, чтобы завязать шнурки. Остро не хватало Гены. Если бы Гена был здесь, то все бы послушали его, а не Германа. Кто бы мог подумать, что до этого дойдёт.
На улице стояла звенящая, неправдоподобная тишина. Куда-то подевались неусыпные бабушки-соседки, и даже чаек не было слышно. Поравнявшись с фурой, Герман замедлил шаг и обернулся.
Брезентовый занавес слабо колыхался, приглашая заглянуть в кузов.
Брат поколебался и, прежде чем Сергей успел его остановить, отодвинул занавес.
На близнецов уставилось множество глаз. Сергей не знал, что напугало его сильнее – что они светились в темноте или что их обладатели, судя по всему, свисали вниз головой с потолка кузова.
Возле выхода лежал некто, подобный Палочнику. Из вены у него торчала игла, рядом стояла капельница.
— Смотрите, кто пришёл, - тускло произнёс этот человек. – За вами-то мы и приехали. Запрыгивайте.
Он приглашающим жестом похлопал рядом с собой и, ударив руку, загримасничал от боли. Герман отпустил край брезента.
— Они ведь не могут нас забрать, правда? – упавшим голосом спросил брат, и Сергей поспешил его в этом заверить.
Когда близнецы вошли в бар, в зале не оказалось ни ребят, ни Кукольника с его куклой, ни персонала, который куда-то попрятался. Один Казик смущённо притаился в темноте. Проектор показывал таблицу настройки. Под барной стойкой валялась раздавленная колба. Её разлитое содержимое выглядело неоновым, будто на него направили ультрафиолетовую лампу.
— Где все? – спросил Герман у Казика.
Тот молча кивнул на дверь, за которой близнецы раньше не бывали. Она вела в соседний зал. Герман переступил порог, и Сергею бросились в глаза заспиртованные уродцы. На каждом столике стоял увечный зародыш, закатанный в банку, будто чудовищный овощ.
Палочник сидел на цепи, обмотанной вокруг ножки стола и запертой на замок. Чтобы освободиться, нужно было всего-навсего приподнять стол, да и Палочник меньше всего напоминал того, кто способен на побег. Наверное, склонный ко всему театральному, Кукольник запер его напоказ, чтобы произвести впечатление.
Если так, то Альбина была под впечатлением.
Смена подходила к концу, и девушка уже переоделась и распустила волосы. Глядя на неё сейчас, было несложно представить Альбину в образе северной феи. Если все твои клиенты, фея, были такими, неудивительно, что ты предпочла сбросить крылья и вернуться домой.
Парни находились здесь, но было больше похоже на то, что они прятались за Альбиной, а не заступались за неё. Их пыл иссяк, уступив место прежнему страху.
— Это ты их позвала, что ли? – спросил Кукольник у Альбины. – Ну и дура. Уродливые дети способны напугать разве что семью офисного работника, по ошибке принявшую эту рыгаловку за кафе-мороженое. Как в фильме… Палочник, напомни, какие про это есть фильмы.
— «У холмов есть глаза», - прошелестел Палочник.
— Точно! На, заслужил.
Кукольник с грохотом подвинул к нему тарелку с недоеденным омаром в сахаре. Палочник взял нож и вилку, отчего пристёгнутая к браслету на его запястье цепь натянулась, вырезал из омара какую-то внутренность и прожевал, мучительно меняясь в лице.
— Так я и знал, - констатировал Кукольник, наблюдая за реакцией. – Ваше хрючево только свиньям на корм годится. Хотите знать, за что я готов платить?
Он достал из-под полы кожаного жилета жабу в вакуумной упаковке и бросил на стол. За жабой последовала ощетинившаяся иглами рыба. Каждую иглу венчал силиконовый шарик – для сохранности упаковки. Последним стал выточенный из кости сувенир, размером с сустав большого пальца.