— Как тогда они могут меня заблокировать? – удивился он. – Ты же говорила…
— Я говорила неправду. Они не могут. Я впервые вижу такой уникальный случай идентификационного химеризма. Вот для чего вы позарез понадобились Грёзу. Как он только догадался…
— Откуда ты знаешь Грёза? – перебил Герман.
Очарование момента как рукой сняло. Вспомнилось, что на улице поздняя осень, а близнецы стоят без куртки и толстовки. И им было холодно.
— Я не знаю никакого Грёза, - смешалась Лера. – Я пробила номер счёта, который ты мне дал. Я всегда так делаю. Узнала это имя, и догадалась, что он был вашим опекуном. А всё остальное – я просто предположила. Просто… просто так.
— Я вспомнил, где мы встречались, - сказал брат. – В «Кунсткамере Грёз». Ещё до наводнения.
Лера взглянула на него, разомкнув губы, на которых высыхали слова, которых она так и не произнесла. Её глаза стали пустыми-пустыми… и за ними пошёл снег.
— Но мы не встречались раньше, Серёжа…
— На тебе была дорогая белая рубашка, - голос брата ожесточился, - и шарф цвета пожара.
Память Германа занялась от этого шарфа. Теперь он тоже вспомнил единственную посетительницу бара: шпильки, янтарь, очерченные тёмной помадой губы. «Кто это девушка? – Сумасшедшая».
Но Герман промолчал, потому что посмотрел на Леру и испугался. Она так дрожала. Лучше бы Сергей её обозвал. Лучше бы он её ударил.
Отшатнувшись от близнецов, Лера выпуталась из рукавов толстовки, швырнула её на пол и сбежала.
— Ты понимаешь, что это значит? – сказал Герман тихо.
— Понимаю, конечно, - задумчиво отозвался брат, собирая одежду с пола заброшенного здания. – Врёт она всё, что не знает Андрея. Эй, ну ты чего?
Германа всего трясло.
— Я тебе про Андрея и говорю. Это что, получается… ты был прав? Он нас взял к себе не просто так, а потому что догадался… догадался про идентификационный химеризм. Ты что, ничего не слышал?!
— А что я слышал, кроме Лериных домыслов?
— Какие домыслы?! Я тебя не узнаю! Да таких совпадений не бывает!
Герман вспомнил про Кукольный театр, и к горлу подкатила тошнота. Сергей, видимо, подумал о том же, потому что сказал, изменив тон:
— Знаешь, если тебе жалко денег…
— Плевал я на сраные деньги! Пусть подавится! – закричал Герман в голос.
Память услужливо подсовывала картинки: Грёз забирает близнецов из детского дома, Грёз вытаскивает их из воды, Грёз приезжает за ними в Кукольный театр…
Герман бросился бежать. Пересёк пустырь, увязая в мусоре, споткнулся об колючую проволоку, разорвал джинсы, поранился, упал. Дыхание рвало грудь, его не хватало на двоих. Герман дёрнулся, вскрикнул от боли и заплакал.
Сквозь слёзы он слышал, как брат деловито разговаривает с Елисеевым по телефону:
— Возьми такси и забери нас. Я скину геометку.
— Мне сейчас не совсем удобно…
— Удобно, Шура, - ответил Сергей, и в экране отразилась его улыбка – холодная, как отблеск на лезвии ножа. – Тебе удобно. Потому что я нашёл для нас помещение.
***
Всё было серым и чёрным – небо, перемешанный с грязным снегом мусор, настроение Германа. А Елисеев, напротив, сиял.
— Хорошо-то как, мамочки! – восклицал он, придерживая штаны, порванные на заднице об колючую проволоку. – Совсем как в детстве, когда я сбежал от папашиного гувернёра на стройку. Правда ведь здорово, Даша? А вы что скажете, парни? Герман, ты чего такой кислый?
— У него личная трагедия, - сказал Сергей сквозь зубы.
— Неразделённая любовь?
— Неразделённая ненависть.
Брат не поверил в то, что близнецы понадобились Грёзу затем, чтобы вовлечь их в незаконную деятельность. А Герман вспоминал его рубашку, сшитую швами наружу, и то, как он советовал им посмотреть на руки, чтобы почувствовать себя в безопасности во сне – и всё становилось на единственно возможные места, будто фрагменты кубика Рубика.
Наверное, Герман смог бы со временем смириться. Но то, что они сделали для Грёза, напоминало о себе каждое утро. И если раньше после того, как окончательно проснуться, Герман испытывал облегчение, то сейчас это больше напоминало удар: всё было зря, всё – ради человека, который с самого начала хотел их только использовать.
— Тут потрясающе! Тут всё так, как я представлял! И ничьё! – объявил Елисеев, когда они поднялись, и воссиял ярче прежнего.
— Ничего ничьего не бывает, Шура, - веско сказала Даша. – Разумеется, здание кому-то принадлежит. Как и земля под ним.
На ходу она делала фотографии, как и Лера когда-то. Герман не видел Леру уже две недели, но продолжал смутно на что-то надеяться, хотя и знал, что назад дороги нет.
«Его нашли в заброшенном доме. Глаза выколоты, а на лбу вырезана буква «фи», - услышал он Лерин голос так отчётливо, будто она стояла за спиной. Герман нервно обернулся, но увидел только Елисеева, который надулся, как маленький.
— Всё равно денег на ремонт нет, - подвёл итог Серёжа.
— А вот это как раз не проблема. Объединимся с кем-нибудь из аутсайдеров отечественной фэшн-индустрии. От нас помещение под шоу-рум, от них – финансирование. Плюс взаимный пиар.
Оказывается, Даша уже и с кандидатурами определилась. Большие надежды она возлагала на стареющую содержанку известного депутата. Депутат, разумеется, был женат, и содержанка в минуты душевного смятения искала, куда себя применить. Кроме того, она не теряла надежды доказать, что чего-то стоит как личность, рассчитывая, что после этого в отношениях с депутатом наступит определённость.
Так, в последние два года эта женщина, личность, пыталась шить и продавать вечерние платья. Даша показала на смартфоне несколько иллюстраций…
— Да я ж её знаю! – обрадовался Шура и сразу погрустнел: - Только она всё равно со мной не разговаривает после того, что я сделал.
— Шура, есть ли хоть что-то, чего ты не сделал?! – вспылила Даша.
Герман знал, что она оставила пост в компании Елисеева-старшего, чтобы отправиться вслед за Шурой в изгнание.
— У меня от этих платьев сахарный диабет наступит, - вмешался Сергей. – Кроме того, этот её депутат – он ведь из столицы, да? А Шура, насколько я помню, успел снискать прохладное отношение за то же самое.
— Есть ещё Юра Рыльцев, дизайнер обуви. Правда, с его именем связан неприятный скандал. Свою обувь он изготавливал из человеческой кожи. Предназначенной для трансплантации, разумеется, никаких кровавых подробностей – это было бы слишком даже для Юры. Его судили. Не отправили за решётку лишь потому, что… э-э-э… сырьё имело зарубежное происхождение, а законодательство некоторых азиатских стран содержит лазейки, делающие куплю-продажу донорских органов возможной.
— Скандал может сыграть нам на руку, - сказал Сергей. – Представим всё так, будто он выступал за права животных. И у нас типа тоже «зелёная» коллекция – ни кожи…
— Ни рожи! – встрял Шура и расплылся в улыбке.
— Ни меха, - закончил брат. – На бирках ведь не будет написано, что это от того, что у нас денег нет. А у Рыльцева-то они есть?
— Даже не сомневайся. Его семейка тесно связана с чёрным рынком органов, - просветил Шура. – Откуда, ты думаешь, взялась та кожа?
— Проблема в том, что после назначенного судом принудительного лечения Юра навряд ли сможет запомнить твою легенду, Серёжа, - рассудила Даша. Но она была не из тех, кто легко сдаётся: - Вот у Антонины Павловны – платки, шали этнических мотивов – денег нет, зато хорошая кредитная история...
14.
На чердаке скрипела лебёдка, сматывая силиконовые щупальца. В утреннем свете они напоминали подветренный мармелад. По залу, подволакивая ноги, разбредались участники танцевального ансамбля, что давал в клубе программу «Зомби-апокалипсис». Один из танцоров спросил близнецов: