— Да вскрыли Мрачного два года назад прямо на цивиле. Инфа сто процентов, я сам то место потом сканировал, - традиционно ввернули, как только разговор зашёл о Мрачном.
И понеслось:
— Ходят слухи, что за него поручился могущественный покровитель.
— Я вас умоляю, кому нужен ваш Срачный.
— Суда-то не было! Просто он легализовался за границей и строит эйфорты узкоглазым. Ну не было ведь суда…
— Мразный пропал без вести, это всем известно. После этого возвращаются только с фи на лбу.
— Я с ним в одном детдоме рос. Все его называли Глебка-обморок, очень уж он был болявый, - наябедничал кто-то. – А сейчас подумать только – Мрачный! Умереть не встать.
На Германа никто не обращал внимания в пылу спора. Никто ничего от него не ждал и не хотел. И главное – здесь не было непреходящего чужого присутствия, которое накладывало отпечаток на всё, что делал и чувствовал Герман.
Если бы он мог, то остался бы в Эйфориуме навсегда.
***
— С днём рождения! – объявил Шура Елисеев и поднял бокал.
Они сидели на последнем этаже бизнес-центра «Северный Плаза». Не в отданном на растерзание офисным полчищам панельном здании, в каком ютилась в изгнании ставка Елисеева – но в современном небоскрёбе, от одного взгляда на который казалось, будто светлое будущее уже настало.
Короновал «Северный Плаза» ресторан с панорамным видом. Сотрудники предпочитали ресторану «Старбакс» у подножья центра (о, эти фастфуды, которые неизбежно въедаются во всякую высотку, как мхи и лишайники, поражающие большое красивое дерево!), поэтому близнецы с Шурой здесь обедали. Сергей наотрез отказывался встречаться в людных и популярных местах, на продавленных диванах прокуренных випок, на потных дискотеках, где торгуют палёным экстази наперекор гроздьям камер, свисающим с переплетённых под потолком проводов.
Близнецы стукнулись с Елисеевым бокалами. По залу проплыл мечтательный звон.
— Есть мнение, что наша прибыль всерьёз приблизилась к расходам, - сообщил Шура. – Так, глядишь, и в плюс выйдем.
Сергей был настроен не так оптимистично.
— Не выйдем. Не вложились в рекламу. Не хочу расстраивать, но продукцию приобретают из интереса к тебе лично: что там у тебя вышло? Вечно так продолжаться не будет. Продажи скоро упадут.
— Серёга, ты тоже не расстраивайся, но… ты ведь дизайнер? Вот и диза… занимайся дизайном, короче. А то за что я Даше плачу.
За время, прошедшее со дня знакомства, Герман проникся к Елисееву странной симпатией, как будто они гребли в одной лодке против течения, на ходу вычерпывая воду. И мысленно становился на Шурину сторону в их с Сергеем спорах.
Вот и сейчас Герман подумал: «Куда ты лезешь? Что ты понимаешь?».
— Я к этому и веду. Поговорим о тканях. Кстати, сколько ты на них тратишь? – спросил Сергей и подвинул к Шуре телефон.
На экране было насекомое с крылышками из порыжевшего кружева. Его сопровождала пышная надпись: «Оптовая Склеп Червь портативные одежда тканьё Вискоза Волокна бесплатная доставка».
— Это криптопряд, - ответил Серёжа на ошарашенный Шурин взгляд. – Питается сырьём и переваривает его в волокно. Я всё посчитал. Если мы купим хотя бы троих таких, это позволит сократит траты на закупку тканей почти в два раза.
Шура удивился:
— Зачем?
— Как зачем? – удивился теперь Сергей. – Нам ведь нужны деньги на реконструкцию старой фабрики. И знаешь… ты ведь где-то взял, ну, первоначальный капитал? Нельзя ли… ещё раз оттуда взять?
— Вот об этом я и хотел поговорить. Не придётся ничего ниоткуда брать. Нашими вылазками на развалины заинтересовались.
— Кто?
— Муниципальные власти. И… - Елисеев выдержал паузу. Её торжественность несколько нарушало то, что Шуру так и распирали чувства, отчего он выглядел так, будто сильно хотел в туалет. – Они решили дать нам денег! Что избавляет нас от унизительной необходимости сотрудничества с психопатом Рыльцевым. Не говоря уже о том, что теперь у тебя точно будет своя коллекция!
Впервые за последнее время Герман почувствовал, как в груди распускается, словно цветок после долгой зимы, радость брата.
— А криптопрядов всё равно купим, - решил Шура и, от души взмахнув рукой, нечаянно сбросил со стола бокал. – Мне нравится жёлтенький.
Из соседней комнаты доносились стоны и пьяный смех Елисеева.
Близнецы сидели на краю кожаного дивана. Напротив на маленьком столике стояла пепельница, початая бутылка дорогого алкоголя и фотография женщины. Женщина была очень молода, очень довольна собой – откровенно позировала, держа в кадре руку, на которой блестело кольцо с ослепительным камнем, и очень напоминала Шуру.
На другом краю дивана, подогнув под себя ноги в высоких сапогах, сидела ярко накрашенная девица и таращилась на Германа. Увидев близнецов, она наотрез отказалась разуваться, как будто в любой момент готова была бежать.
Сергей увлечённо делал зарисовки в скетчбуке. Герман курил и хмуро смотрел на девицу.
— Тут такое дело… Надо бы доплатить. За двоих-то дороже выходит, - набравшись наглости, заявила она.
— За что?! Мы тебя даже за руку не брали! – возмутился Герман.
Не отрываясь от рисования, Сергей рассеянно сказал:
— Там, на кресле, толстовка. Посмотри во внутреннем кармане… Возьми себе, сколько найдёшь.
Девица попятилась к креслу, по-прежнему не спуская с Германа настороженного взгляда, и обыскала карманы близнецов. Пересчитав деньги, она обрадовалась и тут же с цыганской проворностью куда-то их задевала.
— Ещё раз с днём рождения! – сказала девица потеплевшим голосом. – Может, я всё-таки для вас что-нибудь сделаю?
— Давай. Встань около окна, там свет лучше, - попросил Сергей, перевернул страницу и принялся зарисовывать её сапоги.
За этим его и застукал ввалившийся в комнату Елисеев – босой, в трусах и застёгнутой на все пуговицы рубашке. Он объявил, что в такой день о работе не может быть и речи и отобрал у Серёжи скетчбук, отпустил девушку, на прощание хлопнув её по попке, а потом развалился рядом с близнецами. В компании Елисеева Герман почувствовал себя гораздо уютнее, хоть от того и разило перегаром.
— Я не понял, - в голос Шуры вкралось подозрение, - вы что, её так и не чпокнули?
Сергей ответил в тон ему:
— Нам нравятся тёмненькие.
— Говори за себя, - отрезал Герман. – Мне никто не нравится!
Покосившись на него, Елисеев спросил у Сергея сочувственно:
— Чего это с ним?
— Травматические воспоминания.
— Герман, тебя тётенька в детстве покусала?
Брат плеснул алкоголя в стакан, подвинул его Шуре и всё ему рассказал, умолчав только о видеозаписи, которую Герман поднял из Эйфориума.
Герман онемел от такого поворота. А когда дар речи вернулся, то затыкать брату рот было уже поздно. Кроме того, полуодетый Елисеев, в мучительных раздумьях мечущийся по комнате, выглядел весьма комично, несмотря на серьёзность момента. Ради этого стоило проболтаться.
— Так что, сам понимаешь, нам вообще не в кайф, когда кто-то находится в соседней комнате, - закончил Сергей.
— Нельзя это так оставлять, - выдавил Шура. – Надо жаловаться!
— И что ты предлагаешь? Он удавит нас раньше, чем успеем рты раскрыть.
— Давай… Знаешь что… я позвоню отцу! Да!
— Сядь, - устало сказал Герман. – Нужны мы твоему отцу триста лет.
— Максимум, что он сделает – использует эту историю в интригах против Балаклавица, если потребуется. А я больше не хочу, чтобы нас использовали, - добавил Сергей.
Елисеев сел и тут же вскочил. И сел. С тяжёлым вздохом потянулся к бутылке, но пить не стал.
— Ты прав, он на это способен. Мой отец – не самый приятный человек, - признался Елисеев. – Я не брал у него ни копейки, если ты на это сегодня намекал.
— Шура, послушай…