— Как попался ты? – уточнил Герман. – Так говорят. Говорят ещё, что ты сдох.
Глеб взглянул на него затравленно. Как маленький ребёнок, которого обидел другой, более сильный малыш.
— И тем не менее, я всё ещё жив и на свободе, как видишь. Хочешь так же? Тогда тебе с Грёзом не по пути… Он любитель, а я профессионал.
— Если ты научился кидать тех, кто тебе доверяет, это ещё не значит, что ты профессионал.
— Да что же тебе неймётся! Влюбился ты в него, что ли? Вынужден тебя расстроить. Его фи-блок до сих пор у меня. Я выясню, что он задумал, с тобой или без тебя, и проверну первым.
Глаза Глеба зажглись мрачным светом, будто пропущенным через тонированный фильтр. Синие в красных прожилках воспалённых капилляров, они выглядели фиолетовыми, нездоровыми.
— Ты ради этого приехал?
— Браво. Видишь, ты соображаешь, когда постараешься.
— А как же твой наниматель? Он в курсе, что ты затеял подработку? Тем более, криминальную.
— Слово-то какое – наниматель… Сегодня один, завтра другой, к чему вообще принимать их в расчёт? – Глеб кивнул на шатёр. – В данный момент меня кормит искусство.
Герман расхохотался.
— С чем тебя и поздравляю, придурок! Ты не представляешь, с кем связался. Да Кукольник тебя двумя пальцами раздавит, если ты решишь не принимать его в расчёт!
— Кукольник сам не свой до Косоглазого и подражает ему во всём. Ему льстит, что он меня нанял, а в нашем деле он не разбирается. Раздавит, скажешь тоже… И не такие пытались. А я в порядке, как видишь.
— Не-а, не в порядке. Совсем не в порядке. Ты говоришь, что Кукольник одержим Грёзом, а сам-то? Почему бы тебе не оставить его в покое? Что ты прицепился?
— Потому что я могу. Потому что нутром чую, что он что-то затеял, и не собираюсь упускать свою выгоду. Кто он такой, чтобы я о нём думал? Почему я, такой замечательный, вынужден был воспитываться и расти в компании непонятно кого? Батрачить на вашего Косоглазого? Это ведь оскорбительно… А тебя послушать, так он чуть ли не благодетель.
Глеб взял близнецов за руку. Хватка у него оказалась железная. Задрал рукав, полоснул взглядом по запястью.
— Надо же, как много у нас общего. Он ведь и мне тоже рассказывал эту историю… Одна кричит, а другая не отвечает, да? Ты принимаешь близко к сердцу всё, что болтают? Ах, мы все в одной лодке, разве можно воровать друг у друга, а вдруг кто-то узнает, - раздражённо передразнил Глеб. – Ну, узнал ты, что я собираюсь обойти Грёза, и дальше что? Что ты мне сделаешь, Герман?
Он улыбался, всем видом показывая, как много знает о близнецах, и неуловимо напоминал Яна, ведомого немыми криками из головы.
— Дай угадаю… Ничего ты мне не сделаешь. Ты даже для себя ничего не сделаешь, хотя можешь многое. А знаешь, почему? Это Эйфориум имеет над тобой власть. А должно быть наоборот. Иначе всё бесполезно. Так и будешь шарахаться от собственной тени.
— Это не моя татуировка. Её брат сделал. А в делах Андрея я не участвую, как бы тебе ни хотелось думать иначе. Я завязал. Вот видишь, не всё ты обо мне знаешь, - с превосходством ответил Герман, вырываясь.
Глеб отпустил близнецов. В ладони у них остался бумажный клочок с номером телефона.
— Завязал он, ну-ну… Увязнешь в этом дерьме – звони. Вместе что-нибудь придумаем.
Островерхая палатка имела два входа. Из одного из них, широко разинутого, прихваченного по бокам на манер занавеса, тянуло духотой. Близнецы постояли рядом, чтобы согреться, а затем обогнули палатку и вошли через неприметную прореху сзади.
Они оказались в подсобном помещении. Со столовой его разделяла тканевая перегородка. По перегородке двигались тёплые тени тех, кто находился по другую сторону.
Подсобку переполняли многочисленные разрозненные вещи, как в игре про поиск предметов. Фитбол в виде преувеличенного морского ежа, прогорклое массажное масло, россыпь ампул, перевязанных по линии скола нитками мулине…
Не заметить ампулы среди бросающегося в глаза барахла было легче легкого. Сергей подобрал одну. Он помедлил и, не встретив внутреннего сопротивления, перегрыз её горлышко и проглотил содержимое.
Ничего не произошло.
Не было разницы, чёткой, как граница между тенью и светом, как в прошлый раз. Если бы не до рвоты мятный вкус, моментально въевшийся в язык, Сергей решил бы, что ошибся наркотиком.
— Подействовало? – в растерянности произнёс Серёжа.
Герман усмехнулся.
— А ты ложись и поспи, заодно и проверим. Ну что ты встал? Пора выметаться, пока никто не пришёл. Вот только…
Он сделал паузу, и Сергей понял, что брат подбирает слова.
— Знаешь что, захвати ещё таких штучек. Мало ли…
Серёжа сел на корточки и зашарил по полу, собирая остеклённые капли, как вдруг высокий пронзительный звук заставил его почти всё рассыпать. Рассовав по карманам уцелевшие ампулы, Сергей заглянул в бельевую корзину.
Внутри шевелился ребёнок.
Сергей вытащил его из корзины вместе с ворохом лежалого белья и бросился бежать.
Напряжение следовало по пятам, усиленное скоропостижной вьюгой. Небо было как лист железа с выскобленными на нём снежинками. Низко надвинутое на неправильно расчерченный лёд, оно немногим от него отличалось.
Грёз и близнецы были на полпути к берегу, когда грянуло представление. Лёд завибрировал под ногами.
— Как бы они под воду не ушли, - обеспокоенно заметил Андрей.
Возле набережной их уже ждали. В снежной мгле тускнели сани, запряжённые собаками, которые помнили запах страха близнецов. Из саней выпрыгнула Мила с потемневшим от гнева лицом.
Андрей загородил близнецов.
— Он что, не сказал тебе? Мы всё обсудили. Идите в полицию, пишите заявление. Но есть свидетель, что в этот день парни с Гастролёром не встречались.
— Свидетель, совершенно верно, - поддакнул Сергей. – Александр Елисеев, слышала о таком? Он – сын…
— Где ребёнок? – рявкнула Мила.
Она оттолкнула Андрея так, что он поскользнулся и еле устоял на ногах, а сама шагнула к близнецам… и замерла. Серёжа увидел её мысли так отчётливо, будто по лбу у Милы проносилась бегущая строка: «Кто знает, чем они занимались всё это время». Сергей понял, что женщина не решится ударить близнецов.
Мила тоже это поняла и взвыла от бессильной злобы, нацеливаясь пальцами в лицо Герману. Ногти у неё были чёрные, будто отдавленные. Брат без труда отвёл её руку и прокричал:
— Что – ребёнок? Что вы с ним сделали?
— Не твоё дело! Где ребёнок?! – невпопад огрызнулась Мила и отступила, тяжело дыша. – Он пропал!
— Уж мы-то постоянно были на виду у кого-то из труппы, - сказал Андрей. – Бродят у вас все, кому не лень, конечно. Я ещё в тот раз обратил внимание.
Повеяло холодом – то ли от него, то ли от метров и метров тёмной окованной воды, которую Грёз попирал подошвами, хмурый, застывший, сам как ледяная глыба.
— У нас тут рабочие, арендаторы, пойди запомни всех. Нам что, у каждого встречного документы требовать? Побродят и купят билет.
— Устроили проходной двор, сами и виноваты.
— Если я узнаю, что это всё-таки…
Голос перехватило, как будто Мила глотнула холодного и обморозила горло. Она ткнула в близнецов пальцем. Ветер толкнул её под локоть, и точка, которую она на них ставила, обернулась длинным тире.
— Вы тогда у меня бедные будете! Клянусь, я привяжу вас к саням и протащу по всему побережью.
Сергей торжествующе усмехнулся. Они с братом были два разных человека, и сестра Кукольника не смогла разубедить в этом даже себя, проговорилась. Серёжа её больше не боялся.
Женщина прыгнула в сани, обрушила на собак хлыст – раз, и ещё раз – и скрылась, объятая лаем и дребезгом. Там, где разворачивались сани, остались глубокие царапины, как будто зацепилась когтями гигантская птица, пытаясь взлететь. Под ними почти невозможно было рассмотреть тонкий конькобежный пунктир.