Сергей попросил:
— Дайте кто-нибудь иголку с ниткой.
Дотронувшись до девушки, он укололся и выронил иглу. На пальце выступила кровь. Брат прижал его к губам, унимая боль.
Тополиной пушинкой на свету блеснул паук-плетельщик. Герман непроизвольно поймал его на ладонь и потянул осторожно, чтобы натянутая паутина не отпружинила вверх. Манипулируя пауком, как компьютерной мышью, Герман одним движением соединил края ткани и, к собственному удивлению, запечатал шов.
Гомон в гримёрке унялся. Все посмотрели на Германа с огромным любопытством.
— У тебя ведь обе руки левые, - высказала общее мнение Ольга. – Сергей об этом говорил, и мы все так считали. Как у тебя получилось?
— Я нечаянно, - признался Герман.
Его слова встретили дружелюбным смехом и снова зашумели, засуетились, словно разноцветные фрагменты в калейдоскопе, словно этот калейдоскоп треснул. Когда Даша, наконец, вытолкала моделей за дверь и вышла следом, укатив навьюченную нарядами вешалку, Герман вздохнул с облегчением.
— Пошли, - сказал Шура. – Я место для вас присмотрел. Всё увидите.
Сергей печально соскрёб с носка ботинка липкий страз.
Елисеев привёл их в аппаратную комнату. Там, в несгораемых недрах, куда не проникал солнечный свет, ведал мониторами и переключателями единственный сотрудник.
— Конечно, пусть заходят! Всё не одному тут торчать, - воскликнул он и обернулся от экранов.
Звякнули, следуя повороту головы, спутанные медальоны – знаки принадлежности к разным субкультурам. Перед глазами у Германа пронеслись железнодорожные пейзажи, в которые он въехал прямиком из наркотического дымкой леса.
— Рад тебя снова видеть, - сдержанно сказал Герман. Он уже ничему не удивлялся.
— О, какая встреча! Взаимно, братишка, взаимно. Да вы берите стул, присаживайтесь. Мне тут не с кем словом перекинуться. Нет бы кто-то заглянул, спросил – ну как оно, Лёха? Козлы важные! У меня тут, между прочим, электрический щиток. Вот возьму и обесточу им весь праздник.
Подиум, красный и с мокрым блеском, выдавался вперёд, как язык: дразнил. Справа потухла подсветка, и один за другим отключились параллельные ей софиты. Подиум зачерпнул темноту.
С отрешённостью перекликающихся в глубинах Эйфориума администраторов женский голос объявил коллекцию «Siammetry». Наверное, по основному роду деятельности ведущая была аукционист или секретарь суда. Герман мог с лёгкостью представить, как она объявляет лоты или произносит «Слушается дело…».
Включились электронные табло над подиумом, показывая одно и то же – псевдоним брата, записанный латиницей и через о-умлаут. Герман рассмеялся.
— Что за выпендрёж!
— Закрой рот, - сердито приказал брат и подсел к мониторам.
На подиум ступила модель – кажется, Илона. Она шла, наполовину утопая темноте, почти как на промо-фото, и когда выполнила разворот, Герман увидел с обратной стороны совсем другую девушку – пожалуй, Сюзанну. Что за фокус?..
Но никакого фокуса не было. С накрашенными по-разному глазами, с волосами зачёсанными на одну сторону или разделёнными на пробор и уложенными противоположно – справа гладко, слева локонами, модели демонстрировали одежду, скроенную из разных половин.
Кто-то расправился с Серёжиной коллекцией, пристрочив как попало – ассиметричную юбку к балетной пачке, куртку с шипами к свободному, светлому, веющему умиротворением кардигану с капюшоном-«коброй». Кто-то порвал джинсы и чулки, затянул шарфы скользящими петлями.
Герман не сразу понял, что это не ошибка и не вредительство. Именно в таком виде коллекция задумывалась изначально.
— Обалдеть, - сказал он.
— И не говори, - поддержал Лёха. – Приходит же каким-то больным такое в голову…
— Так уж случилось, что это пришло в мою больную голову, - сказал Сергей. – Так что, может, вы оба замолчите и дадите посмотреть спокойно? Хорошо?
Он нервно закинул ногу на колено и выпил шампанского, забытого Шурой. Герману потеплело и похорошело.
— Нет, ну вообще нормально вышло, - заговорил Лёха после сконфуженной паузы. – Вы не видели, а тут была одна… Юбка как пакет, мотня волосатая просвечивает…
Он с неодобрением покачал головой, как будто модель надела прозрачную юбку по собственной инициативе.
Проектор бросал на подиум панорамы разрушенных ядерным взрывом городов. Ржавые отсветы ложились на лица моделей, обутых в прозрачные туфли, будто ступающих на цыпочках по воздуху.
Замыкающей шла Ольга, прекрасная и холодная, как рассвет на Сатурне. За её спиной оживали софиты. Модели застыли в тех позах, в которых их застал свет.
Зал занялся шумом. Заговорили все и сразу. Одно и то же имя переходило из уст в уста, впитывалось в динамики, доносилось по коридору до аппаратной – и это было имя, которое Серёжа взял себе. «Grös», - отображали табло.
— Им что, не понравилось?.. – растерялся брат.
На подиум взобрался Шура. Его смело оттуда хором протестующих голосов.
— Конечно же, понравилось, - с уверенностью сказал Герман. – Они ждут, что ты к ним выйдешь.
Лёха выжидательно забарабанил пальцами по столу.
— Я не пойду, - испугался Сергей. – Как вы себе это представляете? Да и потом, я не хочу, чтобы нас фотографировали. Репортёры…
— Репортёры? – удивился Лёха. – Это закрытое мероприятие. Аппаратуру изымают на входе. Все съёмки проводятся на афтепати, которое организуется специально для этого. Да, и ещё…
Он размашисто коснулся переключателей, будто взял на пульте грандиозный аккорд. Нацеленные на подиум камеры выбросили на экраны чёрно-белую сыпь.
— Технические неполадки! – объявил парень и хлопнул близнецов по левому плечу. – Иди уже.
***
Подиум был словно выставка восковых фигур. Модели застыли, совершенные в своей неподвижности.
Капюшон лежал у близнецов на плечах, забытый. Замерли зрители, смазанная вереница – все на одно лицо. Сердце стучало так сильно, что Герман перестал понимать, кто из них с братом волнуется.
А потом внутри с хлопком высвободилось сильное чувство, которого близнецы не испытывали прежде, и выплёскивалось пульсирующими толчками всё время, пока не утихали аплодисменты.
***
Звонили модельные агентства, глянцевые редакторы, какие-то фирмы, чьи-то представители. В шоу-рум хлынула заинтересованная толпа. Месяцами игнорировавшие Шуру банки предлагали вспоможение, и в итоге он отключил телефон.
С конца показа они сбежали. Прямо с подиума, не переодеваясь, за ними увязалась модель. Живая реклама Siammetry by Grös, двуликая Илона-Сюзанна призывно разглядывала Шуру через стол в ресторане «Северного Плаза».
Официант поставил перед Шурой поднос:
— Вам просили передать из соседней кабинки.
На подносе беззвучно звонил телефон. Подстеленная под него салфетка с вензелем бизнес-центра заглушала вибрацию, чтобы посторонние звуки никому не портили отдых.
Илона (или Сюзанна) надула губы:
— Кто-то очень настойчив! Может, это конкуренты?
— Никто нам не конкурент, - важно объявил Шура.
Приняв вызов, он изменился в лице и вышел из-за стола. Близнецы остались наедине с моделью. В дыму кальяна она закинула ноги на подлокотник дивана. Юбка плеснула выше линии трусов и опала на натёртую светоотражающим маслом кожу, блестящую, как мокрые камни. Герман поймал себя на том, что пялится, и отвернулся.
Из неловкой ситуации близнецов выручил Шура. Он вернулся и громким шёпотом позвал их на разговор.
Какая-то суетливость вкралась в движения Елисеева и раздробила их на множество мелких, не связанных друг с другом действий. Он то теребил пуговицу, то взъерошивал волосы, а в туалете долго тёр лицо холодной водой, словно пытался смыть глуповатую улыбку, то и дело касающуюся губ.
— Отец звонил? – проницательно спросил Серёжа и подал Шуре бумажное полотенце.
— Ну да. Слушай, ты сильно обидишься, если я свалю? Понимаешь, он вроде как… доволен мной.