— Ты ещё спрашиваешь? Иди, конечно. Ты же так долго этого ждал.
Шура поднял благодарные глаза.
— Знаете что? Поезжайте ко мне на квартиру. Всё равно я до завтра не появлюсь. Не спорьте! Это же я вас напоил, куда вы в таком виде? Выспитесь, приведёте себя в порядок. Только я уже отпустил водителя. – Он виновато побренчал ключами в кармане. – Надо вызвать такси.
— Зачем такси? Я умею водить машину, - сообщил Герман, замирая от наглости.
Елисеев бросил ему ключи.
— Решено! Берите. Для вас мне ничего не жалко!
— Это уже слишком, - вмешался Сергей. – Шура, если ты хочешь от меня избавиться – просто скажи. Вовсе не обязательно сажать меня в машину, которую поведёт мой пьяный брат.
Он протянул ключи обратно, но Елисеев спрятал руки за спину и покачал головой. Его лицо обрело сентиментальное выражение.
— Ты не представляешь, как я тебе обязан. Я бы до сих пор бы никем, если бы не бы… - Он потряс головой и исправился: - Не ты! Не возьмёшь ключи – я их в унитаз смою.
— Ладно, но только до завтра, - сдался Серёжа. – Будем считать, что ты дал их нам на хранение.
— Это всё должно быть твоё… Я не заслуживаю…
— Я тебя тоже уважаю, только успокойся, пожалуйста.
Они вернулись за столик и обнаружили, что модель исчезла. О ней напоминала лишь щепотка мерцающей пудры на подлокотнике. Шура растёр пудру между пальцами и сказал:
— С Мальвины-то, оказывается, песок сыпется.
— С Мальвины? – удивился Серёжа. – Я думал, это Снежана.
После спора о том, кто закроет счёт (новоявленный успешный бизнесмен и не менее успешный художник-модельер не желали уступать друг другу), они распрощались с Елисеевым. Помятый, с прилипшими к воротнику частицами табака, он всё равно был великолепен, чего нельзя было сказать о близнецах. Им срочно требовалось на воздух.
На улице стало полегче. Герман понял, что во всяком случае, тошнить их не будет.
Витрины давно потухли. Подножье бизнес-центра выглядело, как потемневшее ожерелье с выломанными камнями. Герман задумчиво нащупал в кармане ключи.
— Даже не думай!
— Ничего я не думаю, - раздосадовано ответил Герман. – Просто хотел проверить, как машина. Ты сам обещал за ней присмотреть.
На стоянке их подловила неопознанная модель. Вокруг Серёжиной шеи обвилась рука, другая легла близнецам на грудь, распахнулась шубка… Брат увернулся, и поцелуй пришёлся ему куда-то в ухо.
— Не надо, - сказал Сергей.
Он отодвинул девушку и укрылся от неё в Шуриной машине, потому что больше было негде. Модель хотела протиснуться следом, но её спугнула сигнализация.
В салоне пахло морем. На зеркале висел ароматизатор наподобие гелевой свечи – камушки и водоросли, замурованные в дутое стекло. Сергей пошарил на заднем сидении, ища влажные салфетки. Они лежали под запечатанной упаковкой офисных колгот четвёртого размера.
Увидев колготки, Герман съязвил:
— Елисеев здесь маму возит?
— Его мать умерла, дурья твоя башка.
Сергей снял облитую вином футболку, бросил назад и надел толстовку на голое тело, а потом стёр помаду, глядя в зеркало заднего вида. Помада счищалась плохо и оставила след, напоминающий ультрафиолетовый отпечаток на запястье.
— Вот зараза! – Брат щелчком отправил скомканную салфетку на приборную панель. – Как думаешь, она ещё где-то здесь?
Герман пожал плечами.
— Не хочу с ней сталкиваться. Кто знает, чего она наговорит остальным, когда проспится. А мне с ними ещё работать. Слушай, посвети фарами, - озабоченно попросил брат. – Посмотрим, ушла она или нет.
— Разве я могу? Я ведь пьяный. Ещё сломаю что-нибудь, - со вкусом ответил Герман.
Сергей помолчал, щурясь в темноту. Его глаза покраснели от напряжения.
— А ты… - сглотнул он, - как вообще, нормально себя чувствуешь?
— Так же, как и ты, я полагаю, - победоносно усмехнулся Герман и одним движением вогнал ключ в замок зажигания.
Приборная панель ожила. Показались заваленные набок стрелки. С экрана навигатора заструился холодный свет. Герман с восторгом обнаружил, что пиратская программа показывает на карте засады ДПС.
Дальше дело не пошло. С визгом сорвавшись с места, машина чуть не врезалась в колонну и затормозила так резко, что близнецов швырнуло вперёд. Опьянение как рукой сняло.
— Так, - сказал Сергей, восстанавливая дыхание, - так… Давай я попробую.
Машина мягко тронулась. Её влекло вдоль улицы, как морской камень по течению – расступалась тёмная глубина, проливался колеблющийся свет, звуки ослабли. Германа охватила невообразимая лёгкость.
— Как у тебя вышло? Ты ведь не умеешь!
— Не знаю, - взволнованно ответил брат. – Наверное, Андрей тебя учил, вот я и… Мышечная память…
— Что-то в детстве это не работало. Велосипед ты так и не освоил, - проворчал Герман.
Он немного завидовал, потому что сам хотел сесть за руль этой машины с того момента, как её увидел.
— Ты бы не отвлекал меня, а? Я и так плохо вижу, что там в правом зеркале.
Брат привёз их туда, где год назад был пустырь, и Герман понял, что всё время стремился именно сюда. В этом они с Сергеем были единодушны, хоть и по разным причинам.
Близнецы были не единственными, кто подсматривал за продолжающимся праздником. Поодаль стояла девушка – тёмный силуэт на фоне высветленного разрозненными огнями неба. Герман узнал её.
Он вышел из машины. Снег скрипел под ногами. На морозе с губ срывались призраки непроизнесённых слов.
— Ну привет, - сказала Лера.
— Как ты здесь оказалась?
— Не дома же сидеть. Косоглазый притащил младенца и кричит «Помогай». Как будто я для этого приехала. Такая гадость эти дети. Срут и орут, сил нет.
— Не понимаю, что тебя не устраивает. По-моему, вы с детьми очень похожи, - сказал Серёжа.
Лера взглянула снисходительно и поинтересовалась свысока:
— Говорят, тебя можно поздравить?
Она стащила зубами варежку и сунула в рот сигарету. Пряди волос вырывались из-под капюшона в такт дыханию, будто приклеенные к решётке вентиляции бумажные полоски.
— Ты же замёрзла, наверное, - сказал Герман. – Пойдём скорее греться.
Прежде чем сесть в машину, Лера размашисто вывела на лобовом стекле «Герман». Она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Если присмотреться, можно было заметить, как под тонкими веками мечутся зрачки. Волосы намокли и потемнели от снега.
Герман повернул ключ зажигания. Надпись налилась жидкокристаллическим светом, выстудившим салон. Герман включил дворники и подождал, пока его имя не исчезнет с покрытого изморозью стекла.
— Ты знаешь, Лера… - начал он.
— Не говори ничего, - перебила она. – Смотри, какая классная ночь.
— Не такая классная, как та, когда мы познакомились, - возразил Герман.
— Да ну. Тогда ведь шёл дождь.
— Ты… помнишь?
Лера смотрела в окно. Кто-то подбирал сгоревшие фальшфейеры у ворот фабрики и зажигал и разбрасывал новые.
— Так и будем сидеть? – спросила Лера. – Скучно.
— А чем ты хочешь заняться?
— Социальным инвалидам вроде нас доступно не так много развлечений. И полагаю, все они тебе известны.
Лера расстегнула рюкзачок, и Герман увидел внутри бутылку креплённого вина. А ещё – футляр со скруглёнными углами, глухой и матовый, чёрный и серебристый, со знаком φ на крышке, завязанный на бант в виде восьмёрки.
У Шуры дома потолки были под четыре метра, а ремонт такой, что даже у ко всему равнодушной Леры перехватило дыхание.
— Нихрена себе, как кое-кто на тебе нажился, Серёжа! – воскликнула она.
— Это не Шурина квартира. Он её снимает, - пояснил Герман, разуваясь.
— Всё равно, губа не дура у вашего Елисеева. Тачка, опять же… Не «Жигули».
— Я помню, когда Андрей подвёз нас на фабрику, то Шура с таким любопытством пялился через окно на его машину… Думаю, о существовании «Жигулей» он вообще не подозревает.
Они распили вино, которое было, пожалуй, лишним впридачу к тому, что близнецы уже выпили сегодня, и Герман, наконец, сбросил тяжесть брата, как несвежую одежду.