— Скажи, ты правда жалеешь… сама знаешь, о чём?
— Я не зверь, - сдержанно ответила Марго. – Но я уже всё вам сказала. Добавить мне нечего.
— Да, я помню. Я вот что хотел сказать… Мы довольно долго прожили в «Сне Ктулху», и я кое-что заметил. Там постоянная текучка. Люди не выдерживают, бегут с этой работы. Никому не нравится иметь дело с паталогиями. А ты всё ещё там. Знаешь, что я думаю? Ты испытываешь сострадание к таким, как мы. Пытаешься сделать мир чуточку лучше. Хоть порой и противоестественными способами.
Марго водила взглядом по верхушкам деревьев, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид.
— Если кто-то и может помочь, то это ты, - заключил Серёжа и поставил на лавку переноску со спящим Волчонком.
Марго не поменялась в лице. Хотя в этом не было ничего удивительного, с её-то работой. Глаз замыливается.
— И что надо сделать? – нехотя отозвалась женщина.
— Подкинь его в бэби-бокс.
— Что, сами не можете?
— Я читал, что там везде камеры. А у нас, как ты однажды сказала, внешность больно уж примечательная. Нельзя, чтобы кто-то понял, откуда взялся этот ребёнок. Иначе его вернут обратно, а там… не самое подходящее для него место. Ты можешь надеть чёрные очки, косынку, и никто тебя не узнает.
Жестом остановив возражения, Сергей достал деньги – те самые, которые когда-то заплатил Балаклавиц. Как ни противно было к ним притрагиваться, но времени на то, чтобы снимать с карточки, у близнецов не оставалось, да и светиться им следовало поменьше.
— И вот ещё что. Проследи, чтобы эти деньги пошли ему на лечение и реабилитацию.
— Как я, по-твоему, это сделаю?!
— Очень постараешься.
Серёжа с подозрением взглянул на Марго. Она что-то быстро набирала на смартфоне.
— Что ты делаешь?
— Ищу, где в этом городе находятся бэби-боксы, - с раздражением отозвалась она, не открывая взгляда от экрана. – Что ж ещё?
Уже после того, как они скомканно распрощались, и Сергей пошёл к ожидавшей близнецов машине, его сердце пронзила тоска. Он совершил ошибку. Это плохо, неправильно. Волчонок проснётся, а Серёжи нет.
Сергей остановился и завертел головой по сторонам, высматривая женщину с ребёнком, но их уже нигде не было видно.
32.
Глеб обитал на окраине, в одной из панельных высоток, где раздают квартиры льготным категориям граждан, что становилось понятно издалека: из распахнутых окон первого этажа громко играла музыка, и что-то билось, лилось и пьяно орало.
Навстречу попался кто-то из этой развесёлой компании. Он поднял на близнецов подобные иллюминаторам глаза, круглые и остекленевшие – и поздоровался. Брат обрадованно поприветствовал его в ответ.
— Я тебя умоляю, Герман, - поморщился Сергей. – Что ты так воспрянул? Это же потомственный алконавт, пьяное зачатие. Мы прекрасно вписываемся в его картину мира. Ему и не такое мерещилось в горячечном бреду, наверное.
— Между прочим, даже Иисус не пренебрегал пьяницами. Он и ел с ними, и беседовал…
— Слава богу, я не религиозен, - ответил Серёжа.
— И в нашей ситуации это очень самонадеянно, - пробормотал брат.
Пока близнецы поднимались на шестнадцатый этаж, Сергей от нечего делать разглядывал надписи в лифте: «#сонразума», «@north_228» и нанесённый на стену при помощи трафарета QR-код, который вёл неведомо куда.
Дверь оказалась открыта. Бездумно гоняя по экрану смартфона какие-то шарики, Глеб ждал в прихожей. Сергей вдруг понял, что ненавидит его за то, что земля не горит у него под ногами.
— Не хочу говорить «я же предупреждал», но… я и правда предупреждал, - с фальшивой улыбкой сказал Глеб, проводив близнецов на кухню. – Вы допрыгались. Эйфориум шумит. Все обсуждают, что случилось на стыке сегодня ночью. И кое-где уже звучит твоё имя, Герман.
— Надо же, какая осведомлённость. Что насчёт твоего имени? Оно нигде не звучит, а? Или все уже забыли, как ты держал Оазис в страхе?
Герман попал в точку. Глаза Глеба сузились.
— Какая трогательная забота!
— Как и твоя. Но мы не друзья, чтобы трепаться ни о чём. Говори, зачем звал.
— Ты мог бы быть и посообразительнее…
Они оба закурили. Герман курил сигареты из узкой, как корпус мобильного телефона, пачки с серебряной полосой. Глеб курил что-то дешёвое, провонявшее кухню. Чего ему лучше было бы не делать вообще, учитывая его нездоровый вид.
— Я хочу, чтобы ты уступил мне доступ к твоей последней реплике. Взамен я возьму всё на себя.
— И как ты собираешься это сделать? Мы же там присутствовали.
— Скажу, что взял в плен ваши души, - издевательски ответил Глеб. – Ну а если серьёзно… Ты, к счастью, заблуждаешься. Никто не забыл, как я держал в страхе Оазис. И убедить серых, что происшествие на стыке – моих рук дело, будет несложно. А детали тебя не касаются. Да и смысл? Всё равно после случившегося тебе в Эйфориум вход заказан. Но ничего, есть множество других интересных и полезных работ. Составлять тележки в супермаркете, например, или коробочки клеить.
Сергей чувствовал, что Герман напряжённо обдумывает предложение Глеба. Это был выход. Но путь к этому выходу лежал по верёвке, натянутой над пропастью.
— Есть одна проблема, - медленно заговорил брат. – Реплика может быть уже занята.
— И кем же это?
— Лерой. Я хочу быть уверен, что она… не успеет себе навредить.
— Солнышко, тут тебе не страховое агентство. Я не предоставляю гарантий. Но в чём ты точно можешь быть уверен, так это в том, что я не потерплю никаких помех или конкурентов.
Герман промолчал, и Глеб добавил с раздражением:
— Я работал на большую шишку, ясно? У меня ещё остались права администратора… Лера вылетит со стыка, как пробка из бутылки. Достаточно?
— И Андрей. Тебе придётся отвести подозрения и от него тоже. Иначе…
Скорчив такую гримасу, будто ударился об угол локтём или коленом, Глеб сказал:
— Да, да, хорошо. И чего вы так в него вцепились? Он же придурковатый инфантил, пустое место…
— Ты бы проявил побольше уважения, - не выдержал Сергей. – Он ведь тебя спас.
Глеб взглянул на него, прищурившись, словно что-то попало в глаз – совершенно как Лера. Серёжу передёрнуло. Передёрнуло – и он уже не смог унять мелкую назойливую дрожь. У него и до этого зуб на зуб не попадал. Промозгло. Какая всё-таки неприятная погода, небо проседает, ветер пылит.
— Слово-то какое – спас… Он спасал свою шкуру, а не меня. Он за меня отвечал. Он бы сел, если б со мной что-то случилось.
— И всё-таки ты обязан ему жизнью.
— Да если бы не он, моей жизни ничего бы не угрожало, - упрямо сказал Глеб. – Он привёл меня в Эйфориум. Значит, он и виноват.
— Интересно получается. А в чём виноват Гена? Вы ведь дружили. Он так тебя ждал. А ты даже на его похороны не приехал.
— Фу, терпеть не могу похороны, - скривился Глеб. – Что касается Гены, то он был просто навязчивый уродец. Прицепился ко мне от безнадёги. Будь он нормальным, то и не плюнул бы в мою сторону. Завёл бы себе других друзей… Нет, я не такой, как он. Никто мне не нужен!
Он выпрямился. Под глазами у него цвели синяки, и на коже, там, где её не скрывала одежда, виднелись тёмные пятна кровоподтёков. «Как у утопленника», - почему-то подумал Сергей.
— И всё же, - снова заговорил Герман, - как я могу тебе верить? Леру ты кинул именно так, насколько мне известно.
— Ле-ера, - протянул Глеб и многозначительно, липко улыбнулся, словно обожрался сладкого. – Лера и сама рада была стараться…
— Не понимаю, о чём ты.
— Да ладно тебе. Всё ты понимаешь. Стоит только пообещать Лере что-нибудь, и она уже готова на всё. Грех этим не воспользоваться… А ты не знал? Что ж ты так. Мог бы крутить ею, как хочешь. Да что уж теперь, да?
Сергей вспомнил, как Глеб мучал его после того, как в этом не осталось необходимости, лишь для того, чтобы показать своё превосходство – и понял: этому парню недостаточно добиться своего. Он позвал Германа ещё и затем, чтобы его задеть и унизить.