ее разговорить, она просто, уходила из комнаты. Тут уж, девочка забеспокоилась не на шутку. Стала вспоминать, может, когда обидела подругу и не заметила. Но так ничего и не вспомнила.
Прошло пять дней. Перемены в Дусином поведении заметила не только Лизавета, но и
мама, и папа, и Клавдия Михайловна. Из подвижной, как ртуть, болтушки, которой до всего было дело, михрялка превратилась в флегматичное, равнодушное, молчаливое существо – полную противоположность тому, что было до этого. Как-то, за вечерним чаем папа предложил:
– Может, нам Дусю доктору показать? Что-то неладное с ней происходит. Она, даже, по- моему, похудела.
– Было бы неплохо. – Согласилась мама – Только, какому доктору? Дуся-то у нас секретное животное. Ее показывать никому постороннему нельзя. Если только, бабушке Ильиничне – она ветеринар. Но, поехать в Вверх тормашкино можно будет только в выходные. А это, еще, целая неделя.
Неделя подходила к концу, а в поведении михрялки ничего не поменялось: все так же, часами сидела она в углу, глядя в одну точку. Ни с кем не разговаривала и не реагировала даже тогда, когда мама звала всех к столу. Раньше-то она прибегала обедать самая первая. А сейчас и аппетит у нее пропал. В общем, Дусю было не узнать. Наконец, наступила пятница. Папа отпросился на работе, пришел пораньше. Лизавета уже вернулась из школы. Быстро собрались и отправились в Верх Тормашкино.
Даже в машине, обожавшая кататься Дуся, вела себя так, будто это и не Дуся вовсе. Она и в окно-то ни разу не выглянула. Сидела, уставившись взглядом в спинку переднего сиденья, и молчала. Лизавета больше не могла видеть всего этого безобразия, происходившего с подругой. Она сидела и тихонечко, чтобы не слышал папа – ему же машину везти – плакала. У нее уже и куртка от накапавших слез была вся мокрая. Вот такое невеселое путешествие получилось. Приехали уже затемно. Предупрежденные заранее, Бабушка, Вовчик с Левчиком и бабушка Ильинична не вышли встречать приехавших. Вышел только Дедушка. Когда машина остановилась, он открыл дверцу, взял Дусю на руки, прижал к себе, как самую драгоценную драгоценность, и отнес в Лизаветину комнату. А там ее уже ждала бабушка Ильинична.
До выхода на пенсию, она всю жизнь проработала ветеринаром. В Москве ветеринаров было много. Наверное, побольше, чем во всех деревнях вместе взятых. Но проблема была в том, что все эти ветеринары даже и не слышали о таком животном, как михрялка. А раз не слышали, как они его лечить будут? Неизвестное животное от неизвестной болезни? А бабушка Ильинична слышала и даже видела, и даже дружила с этим животным. И для нее оно, это животное, было очень даже известное.
Дедушка Дусю принес, посадил на Лизаветину кровать и молча вышел из комнаты. Дуся сидела так, будто происходящее ее совсем не касалось. Бабушка Ильинична взяла стетоскоп. Стала «слушать» и осматривать михрялку. Все было нормально. Легкие чистые, живот мягкий, шерсть густая, нос влажный и холодный. Теперь нужно было поговорить с пациентом. В ее практике это был первый пациент, с которым можно было поговорить. Все остальные животные не очень-то разговорчивые. Их сколько ни спрашивай, они ничего тебе не скажут: где болит, что болит. А Дуся скажет. Должна сказать. Вот бабушка Ильинична и спросила:
– У тебя что-нибудь болит? – А Дуся только головой помотала. Отрицательно помотала. Так помотала, что стало понятно, что ничего у нее не болит. – А что тебя беспокоит или волнует? Я же вижу, что ты чем-то озабочена, тебя что-то мучает. Ты скажи не
стесняйся. Если хочешь, я сохраню это в тайне. Я же доктор. Хоть и не человеческий, а
врачебную тайну хранить умею.
И тут Дуся неожиданно спросила:
– Вот, ты, звериный доктор. А ты знаешь, сколько живут михрялки? – Вопрос был неожиданный, но бабушка Ильинична постаралась ответить на него честно.
– Ну, давай разбираться. Животное ты не крупное. Животные такого размера живут лет пятнадцать – двадцать. Здоровье у тебя крепкое и ты обладаешь высоким интеллектом, а это значит, что ты можешь прожить и пятьдесят, и семьдесят, и сто лет. А может быть, и больше. Ведь про вас, михрялок ничего доподлинно не известно. А тебе, пока всего-то, пять лет. Так что об этом тебе задумываться еще рановато. Живи и радуйся. А то, вон на твоей подруге, лица нет – за тебя переживает. Да все за тебя переживают. Что это ты, из Дуси, бог знает в кого, превратилась.
Пока бабушка Ильинична все это говорила, Дуся заметно изменилась. В глазах появился блеск. Не было там уже той неизбывной тоски. Не было тусклого, погасшего взгляда. Но это была все еще не та, привычная всем Дуся.
– Знаешь, я не буду больше тебя донимать вопросами. Если захочешь, расскажешь мне, но завтра. А сейчас, выпей вот это и ложись спать. Утро вечера мудренее. – С этими словами, бабушка Ильинична протянула михрялке таблетку и чашку с водой. – Ложись. Спокойной ночи.