На следующий день Людмила Ивановна уехала. Первые дни после ее отъезда Лизавета после школы нет-нет да и завернет по привычке в знакомый двор. Потом опомнится, опустит голову и идет домой сама не своя, согнувшись, будто за спиной не ранец, а чугунная батарея парового отопления. Дуся тоже тосковала по БабЛюде. Пыталась поддерживать здоровье подруги издалека. Но уж очень велико было расстояние и у нее ничего не получалось. А тут и летние каникулы начались. Приехав в Верх Тормашкино,
Лизавета с Дусей не то что забыли про БабЛюду – нет, они вспоминали про нее по несколько раз за день, но как-то уже спокойнее. Смирились, что увидят ее только в конце августа.
Людмила Ивановна присылала письма на электронную почту. Сначала письма были длинные, веселые. Постепенно они становились все короче, все сдержанней. Про свое самочувствие она не писала. И на Дусины и Лизаветины вопросы о здоровье не отвечала или отделывалась общими ничего не значащими фразами. А в конце августа, когда они ждали ее приезда, письма совсем перестали приходить.
Так и поехали в Москву. Дуся была мрачнее тучи. Лизавета ее такой еще никогда не видела. Папа тоже был какой-то не веселый и всю дорогу молчал.
Когда, наконец, приехали и вошли в квартиру и увидели маму и Клавдию Михайловну, Лизавета почувствовала что-то не ладное, какую-то смутную тревогу, потому что лица и у мамы и Клавдии Михайловны были заплаканы. Еще не понимая, что случилось, Лизавета сказала, что сходит к Людмиле Ивановне. Мама кивнула, а Дуся, вдруг, сказала, что не пойдет с подругой. Что пусть идет одна.
Всю дорогу Лизавета размышляла, что это случилось с Дусей? Почему она отказалась идти? Так не до чего не додумавшись она подошла к знакомой двери. Позвонила, как всегда, два длинных и один короткий звонок. Так Людмила Ивановна узнавала, что это пришла Лизавета. Дверь долго не открывали. Наконец, по ту сторону, послышались шаги, щелкнул замок. Перед девочкой стояла молодая красивая женщина одетая во все черное. Даже светлые вьющиеся волосы были перехвачены черной атласной лентой. Женщина молча вопросительно разглядывала Лизавету. Лицо женщины показалось ей знакомым. Она уже где-то ее видела. Да это же дочка Людмилы Ивановны! Как же! Ее фотография стоит на столике возле кровати БабЛюды! А где же сама БабЛюда? Но Лизавета не успела спросить. Женщина грустно улыбнулась и сказала:
– А я тебя узнала. Ты Лизавета. Мне мама про тебя много рассказывала. И фотографию твою присылала.
– А где Людмила Ивановна? – спросила девочка.
– А ты не знаешь? – удивилась женщина – Ее нет. Подожди, она тебе просила передать пакет. – Женщина скрылась в полумраке квартиры и через мгновение вынесла большой бумажный пакет. – Вот. Посмотри дома. А завтра приходи. Приходи вместе с Дусей. Я и про нее знаю. Не удивляйся. Приходите все. А сейчас, извини. Я не могу говорить.
Женщина отчего-то заплакала и, кивнув, закрыла дверь. Обескураженная Лизавета не помнила, как дошла до дома. Никто не услышал, как она вошла в квартиру и прошла в свою комнату. Дуся лежала на диване и не мигая, пристально смотрела на девочку. Потом она помотала головой, словно сбрасывая с себя наваждение и проговорила:
– Значит, ты еще ничего не знаешь.
– Чего не знаю? – удивилась Лизавета.
– А это что за пакет? – вместо ответа спросила Дуся.
– Это БабЛюдина дочка передала. От нее. БабЛюды нет. Она наверное завтра будет. Ее
дочка сказала завтра приходить.
– Открывай пакет. – Скомандовала михрялка. Лизавета послушно открыла пакет и достала из него плоский увесистый сверток. Она развернула бумагу. В руках у нее оказалась красивая золоченая рамка. В рамку, защищенная стеклом, была вставлена фотография. Лизавета вспомнила, как еще в начале весны, папа усадил на диван Людмилу Ивановну,
ее и Дусю и сделал несколько снимков. Это был один из них. Лизавета с БабЛюдой весело смеялись, а Дуся сидела на коленях у девочки подняв к верху обе передние лапки. Еще в свертке был конверт из плотной бумаги. Конверт был заклеен, и чтобы его вскрыть, пришлось срезать ножницами сбоку тонкую полоску. Пока Лизавета возилась с конвертом, в комнату заглянула мама. А потом, вслед за ней, вошли Клавдия Михайловна и папа.
В конверте лежал лист бумаги. Раньше, в школе учили писать не только грамотно, но и красиво. Вот такой красивый почерк был у Людмилы Ивановны. Буквами с завитушками, ровными, как по линейке строчками была исписана одна сторона листа. Руки у Лизаветы почему-то начали дрожать и Клавдия Михайловна забрала у нее листок и сказала: