— Эх, молодежь… Понаехало вас тут, а потом кричите невесть что. А за крик покрасить ему жопу черным… Х-х-хе… Ну, ничего. Будем воспитывать, — Петрович повернулся всем телом к открытому ноутбуку и с интересом уставился в экран.
Петрович и интеллигенция
— Какие-то проблемы? — спросил Петрович, обнаружив на своей скамейке незнакомого мужика.
Мужик был тощ и бледен. Из воротника застиранной рубашки торчали нитки основы. Штаны, то есть бывшие брюки, ставшие окончательно штанами, блестели и спереди и сзади. На ногах, на босых ногах были летние босоножки, больше всего напоминающие детские сандалии с дырочками. Взгляд мужика бродил, перескакивал, туманился и рассеивался. Иногда на глаза его наворачивались слезы, которые тот мужественно вытирал тыльной стороной ладони, показывая испачканные чернилами пальцы.
— Проблемы, спрашиваю, какие? — переспросил Петрович, не дождавшись ответа. И тут же пояснил:
— Это мое место, если что.
— Что? — переспросил глупо мужик. — Ты кто?
— Я-то Петрович. А ты, видать, по делу?
— Дело? Какое это дело, Петрович? Это так, безделица. Игры ума. Графомания чистая.
— Так ты писатель? — оживился Петрович. — Ну, показывай, что там у тебя?
«Писатель» вытащил из потертого портфеля начатую литровую бутылку «Парламента». Не того, что просто «чищен молоком», а того, что с черной смородиной, «духи», как называл его Лёха.
— О! — одобрительно крякнул Петрович. — Это по-нашему. Это на серьезный разговор. А закусь?
Из того же портфеля без лишних разговоров появились газеты, расстеленные на скамейке, пакетик с солью, несколько вареных вкрутую яиц, на блюдечке — сразу видно, что готовился человек — тонко порезанное сало, а в конце появилась буханка ароматного свежей выпечки, еще теплого, черного хлеба и две стопки. Мужик дунул в каждую по очереди, глянул на свет, поставил с двух сторон от блюдца, тряхнул в руке бутылку и уверенно разлил граммов по пятьдесят.
— Ну, — поднял стопку Петрович, — мы с тобой не алкоголики, я понимаю так. Мы — за ради беседы. Ну, и психотерапевтически, если что. Будем!
Мужик молча выпил, занюхал рукавом, промокнул заслезившиеся глаза и начал:
— Петрович, я книгу пишу…
— Это хорошо, — кивнул Петрович, отламывая хрустящую горбушку.
— Но книга никак не получается.
— Это плохо.
— Но я с детства мечтаю книгу написать.
— И это хорошо.
— А выходит у меня все хуже и хуже…
— Ты рассказывай, рассказывай.
— Я фантастику люблю, — застенчиво признался мужик. — Вот, роман пишу…
— Так это же хорошо! — Петрович положил на горбушку кусок сала, макнул очищенное яйцо в горку соли, положил рядом, осмотрел натюрморт и сам разлил водку по рюмкам. — Фантастика — это хорошо. Она, понимаешь, призывает и где-то показывает. Она, типа, предсказывает и в натуре предостерегает. Она иногда веселит и почти всегда зовет.
— Не выходит, — выдохнул писатель. — Никак не выходит…
Выпили. Помолчали. Петрович кашлянул:
— А что не так-то? Что у тебя там не выходит?
— Понимаете, Петрович, я как будто конструирую целый новый мир. Я беру то, что вокруг нас, добавляю в сюжет остроты и специй и разных детективов и случаев, а потом смотрю, что получится. Вот, например, прилетают инопланетяне и предлагают мне стать президентом. И я соглашаюсь, потому что понимаю, что нельзя не согласиться. Надо же как-то спасать страну.
— Ну?
— А вместо спасения развал получается… Я уж и так придумывал, и этак… И армию укреплял, и милицию чистил, и олигархов всех посадил, и итоги приватизации отменил — а все только хуже и хуже выходит. Страшно и противно.
— А ты другое что-нибудь…
— Было другое, начинал. Там наши же, только из будущего, ко мне приходили и предлагали новые технологии, много денег на развитие, чтобы там у них все было хорошо от этого. Только опять у меня не вышло. Опять все к войне приходит. И даже весь мир против нас поднимается. И опять противно и страшно.
Чокнулись, выпили, закусили.
— Кхм… А может про космос лучше? Про полеты, про открытия разные? Ну, там как у классиков: «Юная марсианка закрыла глаза и потянулась ко мне полуоткрытыми устами. Я страстно и длинно обнял ее». А?
— Не мое это, — засмущался писатель.
— Ишь, зарделся-то… Что, было? — и Петрович довольно засмеялся, загоготал.
— Правда, не мое это. Путешествия, приключения, космос, наука эта… Я о своей стране писать хочу. Так, чтобы как вы сказали, Петрович, чтобы звало и призывало, чтобы перспектива и вообще.