В глазах у писателя Горкина потемнело на несколько секунд — от ненависти к крутому жлобу, сидящему на его, горкинском, стуле, и он, писатель Горкин, даже не мог ударить этого жлоба, ведь тот сильный, ведь тот хозяин жизни, у него есть баксы, и «Чероки», и наверняка пистолет, да он и без оружия в мгновение ока сделает из Горкина яичницу… а за что, спрашивается, ведь несправедливо же, этот тип и возраста приблизительно горкинского же, и рожа у него не сказать чтобы симпатичнее горкинской, обычная русская рожа, курносая, красноватого цвета…
закончила Рита и захлопнула книжку.
Дальше нужно было писать, как они втроем пили кофе на кухне — и чтобы этот эпизод не казался банальным, чтобы не было как в песнях из воровского жаргона и в миллионе-миллионе других рассказов и романов. Ритин дружок оказался типичным «новым русским» из анекдотов — он был огромный, как слон, и верхняя пуговка рубашки без галстука не сходилась на его объемистой бычьей шее, и пиджак от «Дольче и Габбана» трещал под мышками от напора мышц, и на голове красовался аккуратный ежик волос, и с жирного запястья свисала золотая цепь толщиной в палец, и собственные толстые пальцы он смешно как-то топырил, и два раза звонил сотовый у него на пузе, и когда он собрался уходить, то надел в прихожей толстую дубленку с барашистым мехом внутри, а на свободное от цепи запястье повесил желтокожаную барсетку. Его нужно было тоже изобразить как-то небанально, но отметить и удивление главного героя — надо же, мужик ну просто персонаж из анекдота, и жаргон, и манеры.
А потом нужно было рассказать об этом звездном лете, о том, как девушка Рита два раза собирала вещи и уходила, и два раза возвращалась, и оба раза уходы ее и возвращенья сопровождались слезопролитием, разборками и криками обоих — героя и героини. А в третий раз, уходя, девушка Рита была спокойна, и он уже был спокоен, уже привык к ее уходам и возвращениям, вернется опять, наверно, — решил он. И, остановившись в дверях со своими двумя чемоданами (зимние вещи не вернулись уже после первого ее ухода), Рита сказала так обыденно:
— Да, слушай, Горкин, я все давно хотела спросить, что ты себе псевдоним не взял? «Горкин» звучит как «Горький». У тебя, кстати, даже один рассказ есть, он не «Мать» называется, правда, но все-таки «Мама», ну, про женщину, которая к герою относилась, как к сыну, все нянчилась с ним, спрашивала, надел ли он теплые носочки. Это же смешно. Это как пародия. Тебе нужно было с самого начала псевдоним взять.
Эти ее слова, конечно, не нужно было вставлять в роман. И вообще, главного героя нужно делать не писателем, а… Тут Горкин задумался: фотограф был, художник был, укротитель тигров был, учитель был, был профессор, был директор завода, был ювелир, были журналист, переводчик, банковский служащий, инженер, были рабочие, был даже машинист поезда, и охранник пункта обмена валюты тоже был. Милиционер? Таксист? Бывший спортсмен?
За окнами стемнело, а писатель Горкин все сидел и постукивал в раздумье карандашом по столу. Роман? Может быть, все-таки повесть? Вряд ли его хватит на роман. Повесть, да, это то самое. Вот если Рита вернется, маловероятно, конечно, но все-таки, если у них будут еще какие-нибудь отношения, вот тогда, может быть, хватит и на роман. Вернется, позвонит в дверь — что еще такого она сказала ему в последний раз? Он сказал, что все понимает, что знает — она любит его, что уходит она из-за денег, и только из-за денег, как это пошло, как глупо. А девушка Рита сказала, что неправда, что она любит Стаса (вот, даже имя вспомнил ее дружка — Стас), что будет любить его всегда, даже если он не будет богат, даже если он будет ездить на простых «Жигулях» и перестанет дарить ей дорогие вещи. А писатель Горкин спросил, как же их любовь, и тогда девушка Рита виновато как-то сказала, что никогда не любила Горкина, что это была только ревность: пока у него были другие женщины, ей казалось, что она его любит, она любила, пока ей нужно было отвоевывать его у кого-то, ей льстила мысль, что из всех них он предпочтет ее — одну. Слова ее показались Горкину бредом, он сказал, что если человек ревнует — значит любит. Нет, нет, сказала Рита, истинная любовь не знает ревности, она слепа, любовь — это когда безгранично веришь человеку, и что-то там говорила еще… н-да. Женский бред.