Обнимаю нежно.
Гена
Письмо К.Г.Муратовой *
[* Письмо к кинорежиссеру К. Г. Муратовой по поводу ее фильма Долгие проводы».]
Дорогая Кира,
только что я видел твою картину, — в Болшеве, и пишу сразу, чтоб слова уважения и гордости за эту прекрасную работу были первыми словами.
Я плакал, смеялся, грустил, немел, обалдевал, веселился, — это прекрасная работа, — во всех отношениях, — я даже не хочу говорить, — в каких, — это настоящее дело, — ты видна во всем, — я узнавал все, что волнует тебя, тревожит, бесит, —узнавал тебя , —это, а уж как это знаю! — жутко трудно, беззащитно получается в каких-то богом избранных случаях.
Конечно, я рад за Наташу, за всех нас, за Шарко, за идею вам работать вместе. Предчувствие меня тогда, в Гурзуфе, не обманывало: я знал ,честное слово ,— что ты снимаешь замечательное кино, — знал .Я видел тебя не так уж часто, но, конечно, смог оценить. Я пишу из того же самого номера, — помнишь? — как нелепо и легко (для меня) мы сидели, понимал всю прелесть и грусть нашего неразговора .Ах, Кира, — господи, — это все огромная твоя победа, — мне все в этой картине нравится, даже то, что и не должно б нравиться, — но я понимаю ;что такая работа, — она не из частностей, из общего ,из необъяснимостей и волшебства. Это, конечно, и легко, — но, — тебе, — и знаю, как это не легко, но это естественно, — и естественность, и естественность , —Кира, Кира, какая ты умница, и как хорошо, счастливо, разумно, благородноты живешь.
Там, — сразу после просмотра, все чего-то громко говорили, какие-то разные общие слова, полуслова, — бред. Я ушел из ... и ревел. Ревел и Андрей Смирнов, я даже ушел, потому что неудобно реветь диалогом.
Вот так, милая, дорогая, прекрасная Кира Муратова , —замечательный художник, мастер, — и никого не слушай, — совет общий, но верный: никого.
Сложно, наверное, чего-либо тут говорить сразу, — но мне нравится вообще все вместе, прекрасно это снято , —передай ,пожалуйста, оператору, — я не успел запомнить его фамилию, но найду и вспомню непременно [ Оператор фильма «Долгие проводы» Г. В. Карюк ] . Прекрасны все интерьеры, т.е. — то, что мне очень, например, близко и понятно, и предметы, и детали ,и все, все. В других руках это все не так, но другие руки, — это другие руки, Кира!
Обнимаю тебя, поздравляю, заклинаю беречь себя, не печалиться , —вести разгульный образ жизни, и на все глядеть весело! А остальное —наплевать. Остальное — все при тебе, умница!
Гена
24 ноября
***
ПИСЬМО Ю. А. Файту
Юлик, все-таки надо писать чернилами, но, слава богу, почта есть. Вот был тот день — летом, я очень хотел с тобой повидаться просто так, и ты мне сказал, что все со мной кончено, — идя по Садовому кольну, — я и не собирался этого отрицать. На самом деле кончился — не прорыв, не перерыв, и не жизнь иная, — проза ничего не переменила, а, напротив, все поставила на место, — мне ужасно жаль, что ты этого не заметил, — вернее, — заметил, но, 66 год — для меня — был уже концом прежних завоеваний, и вообще я бы мог прекрасно жить на прежних достижениях, — Новая советская волна, и это на самом деле так. Но это все — дешевка. Дальше начался прорыв к не этому. Он шел не так уж и долго. И ничего этого ты не заметил. Вернее, заметил, но это ведь и не главное.
Юлик, прости, что я пишу про себя да про работу — но больше ничего не осталось. Я напишу — совесть. Все равно — слово. Наверно — и наверняка — ведь и половины не вышло, не вышло — вовсе не благодаря СССР, а несовершенству собственному. Ничего запрещенного нет, есть собственное отношение — как и что. Я всегда это знал, и м.б., эти годы будут хорошие, но вне кино. Юлик, ты мне самый, на самом деле, близкий человек, я пытаюсь объяснить, отчего так все переменилось — дело не в детстве отношений, а дело в том, что мне в голову не приходило тебе писать письма, звонить — еще — сойдет, а вот с письмами — это уже полный бред.
Ну, ладно. Письма — уничтожаются — или нет.