Нет. Было один раз страстное желание уйти из жизни, избавиться от муки неразделённой любви, ревности. Точно помню, шёл мне тогда семнадцатый год. И потом, через несколько лет, когда услышал, как бывший мамин однокурсник — тюремный доктор из Омска шёпотом рассказывал родителям о том, что вся Сибирь покрыта сетью концлагерей, где от рабского труда вымирают миллионы мужчин и женщин.
Пистолет тяжёленький, скользкий. Наверняка музейный. А что если все‑таки оставить его себе? Как память о Фрице. Трофей. Спрятать где‑нибудь тут, в автобусе. Хоть под сиденьем. В конце концов ни людей, ни салон никто ни разу не обыскивал, не шмонал. Нет, опасно.
Да, впутался я в историю.
Избавиться от пистолета! На первой же стоянке, первой же заправке.
Проход по салону уже настолько загромождён пакетами и сумками, что я с трудом перешагиваю через них, пробираюсь вперёд.
Акын О'кеич примостился к отцу Василию с Игорем. У Игоря в руках калькулятор. Что‑то обсуждают.
Спрашиваю у сидящего за рулём Коли:
— Будет остановка до границы?
— Обязательно. Заправимся немецким горючим и — во Францию. Глянь, за этими холмами слева Швейцария. Садись, покури.
Только собираюсь опуститься в откидное кресло, сзади голос Игоря:
— Не курите в автобусе!
И тут же со своего места визгливо вступает Надя:
— Взял себе моду! Курить могут только шофёра.
Что ж, они правы. Но я знаю, чем на самом деле вызван этот запрет: там, в Нюрнберге, я не исполнил просьбу Игоря, не задержал выходящих из кирхи, и все увидели загружаемые в «икарус» ящики с шоколадом… Не сомневаюсь, что наши бизнесмены решили «реализовать» их на стороне.
Убираюсь восвояси. А навстречу, придерживаясь за спинки кресел, пробирается Тонечка.
— Можно к вам на посиделки?
В руках у неё, кроме неизменного молитвенника, пачка печенья.
— Принесли своё угощение? Погодите. — Я вытаскиваю из‑под сиденья пакет, который дала мне Патрисия. — Давайте посмотрим, что подарили немецкие друзья.
…Батон свежего хлеба. Большая литровая бутылка белого вина. Блок сигарет «Мальборо». Два сорта сыра. Тюбик паштета. Апельсины.
— Гуляем, Тонечка! Чужие люди, первый раз меня видели. Будем пить вино?
— Попробую глоточек. Мне кажется, если вы не против, нужно всем дать попробовать. Как вы думаете, на всех хватит?
— Прекрасная мысль!
С бутылкой в руке пробираюсь к отцу Василию.
— Батюшка, подарили вино. Давайте пустим по автобусу, всех угостим? Тут пробка, а у меня штопора нет.
Игорь берет из моих рук бутылку, осматривает её. Сильным ударом по дну вышибает длинную пробку.
Отец Василий поднимается с места, объявляет:
— По случаю приближения к Франции, прошу приготовить чашки, кружки, у кого что есть. Бог послал нам вино. На этикетке написано — «коллекционное»!
— Ура! — по–пионерски отзывается автобус.
…Мне жалко, что ты не со мной, мой невидимый собеседник, что ты не можешь попробовать этого чуть горьковатого вина, заедая его бутербродом с чудесным сыром.
— Уже захмелела, — говорит Тонечка в то время, как я чищу ей апельсин. — Как вы думаете, тем, кто в задних рядах, достанется?
— Надеюсь.
— А знаете, я ведь пришла поделиться своей тревогой. — Она тянется к моему уху. — Боюсь за Олю. Уже второй день проводит там, у нас, с Мишей и девочками. Поссорилась с мужем, что ли? Нехорошо.
Ольги, оказывается, действительно нет на месте. Георгий сидит один с пластмассовой чашкой в руке. Смакует вино.
— Не тревожьтесь. Сами говорили — «чудесная молодёжь». А он привык к её фокусам.
— Что‑то уж больно серьёзно они взялись за Олю. Храни её Господь!
— Петь что ли заставляют?
Тонечка кивком головы указывает на Георгия. Видимо, он начал прислушиваться к нашему разговору. Меняем тему.
— Вот уж где поют — там, куда мы едем! Небо сходит на землю. Увидите»!
— Так вы уже там были?
— Второй раз сподобилась. Оказал Господь милость.
— Что там, в этом экуменическом центре? Расскажите.
— Невозможно описать. Тысячи людей со всего мира. Молодежь, собираются во имя Христа. Белые, чёрные, латиноамериканцы, японцы. Такого общения, таких молитвенный песнопений в других местах не бывает. Увидите, приобщитесь. И вас Бог сподобит. Какие ни есть душевные раны — все закроются. А какие там монахи! Один брат Пьер чего стоит! До чего добрый, ласковый — ангел Божий! Знает шестнадцать языков.
— И русский?
— Конечно. Увидите — будет встречать, скажет: «Доехали! Слава Тебе Господи! Здравствуй, Россия!». Не человек, а сама любовь. Как я рада за вас, что и вы приобщитесь!