Я уже знаю, что обязательно осуществлю эту идею, хотя наверняка буду подвергнут всеобщему осуждению.
Подходя к храму, замечаю слева за деревьями приземистый домик, очевидно, тот самый, о котором говорила Нина Алексеевна. Действительно, у дверей на разных языках написано, что здесь обменивают валюту, продают автобусные и железнодорожные билеты, телефонные карточки.
Испытываю сильнейшую тягу сейчас же произвести все необходимые операции.
А вдруг я неправ? Вдруг это не что иное как искушение?
Вхожу в храм.
Полутьма. Осторожно пробираюсь между людьми. Наконец нахожу свободное место прямо на полу. Усаживаюсь.
Из динамиков льётся дивная музыка, звучит хор, хрустальный детский голосок выводит «Аллилуиа, аллилуиа…»
Вокруг тесно сидят незнакомые юноши и девушки. Один из темнокожих парней почему‑то хихикает. Приятель пытается шёпотом урезонить его, затем начинает смеяться сам.
Свет полностью гаснет. Смолкает хор. Пауза для медитации.
Закрываю глаза. Пытаюсь довериться атмосфере храма, включиться в молитвенный настрой. И тут же впервые не во сне, а просто в темноте закрытых глаз возникает, проявляется лицо старого человека с короткой шкиперской бородкой. Взор его требовательно, повелительно смотрит в самую душу…
«Господи, помилуй, Господи, помилуй…» — шепчут мои губы. Ну скажи, пожалуйста, что это такое? Что за наваждение? Что за мистика?
В голове складывается, звучит чужим голосом фраза. Даже не фраза, а зов: «Должен ехать, куда хотел ехать».
Лицо старика размывается, пропадает.
Открываю глаза. Безмолвная процессия монахов в белых одеждах проплывает к двери у сцены.
Как ты думаешь, кем в глубине души считают себя эти монахи? Актерами? А нас — статистами? Или искренне верят, что здесь каждый раз перед завтраком и обедом происходит таинство единения человека с Богом? Без покаянной исповеди, литургии и причастия?
Я чувствую себя уродом, отщепенцем, и здесь выпадающим, выламывающимся из общего ряда, чувствую острую потребность исповедаться, хоть с кем‑нибудь посоветоваться, поговорить, поделиться сомнениями.
Не с кем.
В голове продолжает звучать — «Должен ехать, куда хотел ехать». Вместе со всеми иду к выходу.
Солнечно. На небе ни облачка. И в то же время ощущается приближение ненастья. Воздух влажен. Шелестят под ветром пышные кроны деревьев.
Надо идти обедать. Как в больнице. Или в пионерлагере. Снова стою в очереди к шатру.
Мимо вместе с Игорем проходит отец Василий, напоминает — через час встреча всех наших с братом Пьером.
Подхожу к раздаточному столу, за которым вместе с негритянками ловко священнодействуют Катя и Ольга. Они счастливы. Нашли себя здесь. Сноровисто наливают в одну миску суп, в другую накладывают второе, ставят все это на мой поднос.
— Вам сок или кофе? — спрашивает Катя.
— Кофе.
На этот раз нахожу свободный столик здесь же под шатром. И тотчас с нагруженным подносом подходит молодая незнакомка. Невысокая. Невзрачная. С тоненькими выщипанными бровями.
За едой разговариваем. На английском.
Она француженка, живёт где‑то под Марселем, работает дегустатором вин. Зовут Люлю.
Это странное существо со странным именем быстро ест, быстро говорит. Такое впечатление, что ей много лет не с кем было слово сказать.
Спрашиваю, зачем она приехала сюда?
— Искать Бога.
— И как? Нашли?
С горечью усмехается. Пожимает плечами.
Сочувственно смотрю на неё. Словно твоими глазами. Сколько таких же одиноких, неприкаянных душ встречается в Москве, в России! Сколько писем от читателей моих книг получаю я со всех краёв. С той же болью, с той же надеждой обрести Бога…
Мой жалкий английский не даёт нам возможности по–настоящему поговорить. Глажу доверчивую худую ладошку с зелёным колечком на пальце.
И выхожу из шатра.
На лужайке около белых стульев вокруг отца Василия уже собираются наши. Ты будешь удивлён моей наивности, если не сказать глупости, но слаб человек. Подхожу.
— Отец Василий, можно поговорить? Наедине.
Улыбается, кивает. Доволен, что я к нему обратился. Отходит со мной в сторонку, спрашивает:
— Как вам тут? Благодатно? Все говорят, что вы замечательно провели встречу с австрийскими протестантами.
— Отец Василий, считаю, что должен поставить вас в известность: завтра собираюсь уехать в Париж.