Валера же, как ни в чём не бывало, предлагает:
— Если какие‑нибудь ваши знакомые, особенно группой, особенно новые русские приедут из России, могу провести их с экскурсией по Парижу. Недорого. Десять долларов с человека. Дать вам визитку с телефоном? — Он достаёт из нагрудного кармана джинсовой куртки толстую пачку визитных карточек. Одну вручает мне, другую протягивает Ирине.
Она, не оборачиваясь, берет её, швыряет поверх панели с приборами.
Гляди, вот это и есть Елисейские Поля, вон Триумфальная арка, — комментирует для меня Валера. — Сейчас будет Площадь Согласия, Пляс де ля Конкорд.
Но мне не до красот, открывающихся за окнами «Ситроена». Обнимаю Валеру за плечи.
— Как же ты ведёшь экскурсии, с твоими ногами?
— А что прикажешь делать? Иногда подбиваю их взять такси. Едем. Выходим. Снова едем… Кстати, к кому вы все‑таки направляетесь? Если не секрет.
— К моим друзьям музыкантам, — отзывается Ирина.
— А что если и я с вами? У меня как раз свободное время.
— Невозможно, — резко отвечает Ирина. — Мы приглашены на обед.
— Понятно, — кивает Валера, мрачно комментирует. — Вот чем жизнь на Западе отличается от жизни в России.
Ирина не обращает на эти слова никакого внимания. Она чертыхается. Оказывается, мы уже проехали дом на улице Кондорсе, где нас ждут. Негде припарковаться. Обогнав нас, в единственное свободное пространство влипает юркая малолитражка.
Проползаем мимо одного квартала, другого. Всюду стоят машины. Наконец, припарковываемся. Выходим. Я держу пакеты с покупками, Ира наберёт букет роз и футляр со скрипкой, запирает «Ситроен».
— Звони. Утром и вечером я дома, — Валера, шаркая ногами, медлен» удаляется по тротуару. Смотрю вслед и думаю о том, что это уходит вариант моей собственной судьбы… И от этого возникает острое чувство вины.
Шагаем с Ириной обратно.
— Ну и наглец же ваш приятель! Между прочим, слышала о нём. Будьте осторожны. В своё время сотрудничал с КГБ.
— Чепуха. Не может быть.
— Не будьте наивным. Пятнадцать лет назад не всякому разрешали эмигрировать.
— Ну и что? Женился на иностранке, вот и уехал.
— Говорят, она его поколачивает, и правильно делает.
Вдруг вспоминаю: Москва, промозглое ноябрьское утро. Вызванный повесткой и настоятельный телефонным звонком, прохожу мимо гастронома №40, сворачиваю к отделу пропусков КГБ, расположенному в этом же здании. Отворяя тяжёлую дверь, оглядываюсь на вольный мир. Совершенно не представляю по какому поводу вызван, зачем я им понадобился, и это самое опасное.
Как властно порой врывается прошлое в настоящее! Мы идём с Ирой по парижской улице Кондорсе, входим в уютный дворик, настоящее патио с пальмами в кадках — сворачиваем налево к подъезду, поднимаемся озеркаленным лифтом, входим в квартиру. И одновременно ясно вижу: сижу у стола, на котором стоит лишь большая табличка «не курить!». Почему‑то не напротив меня, а возле торца сгорбился на стуле нервный молодой следователь с авторучкой и папкой в руках. Слышу, как он спрашивает, есть ли у меня такой знакомый — Валерий Новицкий? Давал ли он мне на прочтение свои рукописи? Что я о них думаю?
… Квартира огромная, богатая, белая с золотом. В гостиной чёрный рояль на ковре, картины на стенах. Дружелюбно улыбающиеся люди. Знакомлюсь с ними. И в это же самое время вижу, как в кабинете следователя на Лубянке открывается неприметная дверь, входит красиво поседевший полковник, садится за стол, убирает табличку, достаёт из ящика стола пепельницу, закуривает, предлагает сигареты и мне. С участием спрашивает: «Заездил он вас? Устали за два часа? Вы уж извините — такая работа. Нужны показания на Новицкого. Не может быть, чтобы он с вами, тонким, остро думающим человеком, не делился своими заветными мыслями? У вас на руках малолетний сын, больной, беспомощный отец, что с ними станет, если вы будете арестованы?»
…Что тут наболтала обо мне Ирина? Знакомлюсь с музыкантами, художниками, явившимися на обед, устроенный в мою честь. Растерянно улыбаюсь, невзначай провожу ладонью по небритому лицу. Садимся за уже накрытый длинный стол, в центре которого хозяйка, немолодая женщина с тёмными подглазьями, ставит большую хрустальную вазу с купленными Ириной розами.
А там, на Лубянке, все пытаются вытянуть из меня показания на несчастного, мало знакомого мне тогда Валеру Новицкого. Поразительно, что отпустили, когда я, наконец, взорвался. Тихо так взорвался. Спросил: «Если вам нужно посадить или уничтожить невинного человека, ведь вы всё равно всегда это делаете, правда? Зачем же вся эта комедия с показаниями, допросами? Боитесь, что в конце концов придётся отчитываться перед Господом?»