Полёт тёткиного сарая
Знаете сказку «Волшебник изумрудного города»? Сказка начинается с того, как ураган поднял на воздух дом, в котором жила девочка Элли. Элли улетела из Канзаса вместе с пёсиком Тотошкой.
Похожая история произошла с Лёниной тёткой Ульяной. После того, как разбомбили её дом, она переселилась в дровяной сарай. Туда поставили плиту, на которой тётка Ульяна готовила еду. На первое — баланду, на второе — котлеты из комбикорма, на третье — чай из травы…
Однажды утром на Полюстровском проспекте раздался взрыв. Лёня со своего наблюдательного пункта увидел, как взрывная волна подняла ввысь и перенесла на другое место тёткин сарай.
Что есть духу он помчался на помощь, рванул дверь и не поверил своим глазам. Тётка стояла у плиты и как ни в чём не бывало помешивала суп поварёшкой.
— Тётя, вы живы?! — закричал он, не помня себя от радости.
— Жива, милый, жива! Другой мне быть неохота. Только здоровье неважное стало. Вот сейчас голова вдруг закружилась и поплыло всё куда-то и полетело. Слабость, наверное, напала.
— Тётя, так вы сейчас в самом деле по воздуху летели! Я своими глазами всё видел!
— Полно, милый. Протри глаза. Я тебе не ведьма, чтобы по воздуху летать. И метлы у меня нет. Метлу мою мыши сожрали, окаянные!
— Нет, правда-правда! Посмотрите на улицу.
Тётка выглянула во двор и не узнала знакомых мест.
— Ой, да что же это такое?! — испуганно воскликнула она.
Навстречу ей уже бежали родственники и знакомые. Они размахивали руками и кричали.
Долго тётка не могла успокоиться и без устали повторяла всем историю — как она летала по воздуху в дровяном сарае.
Надо работать. Говорит мать
— В доме было нечего есть, а Лёне исполнилось тринадцать лет. Я взяла его за руку и повела устраивать на работу. В ту минуту пожалела, зачем его послушалась, зачем не оставила его в лагере. Был бы он сейчас где-нибудь в Сибири и не знал бы, что такое блокада. Такой маленький, а уже всего насмотрелся. И всё-таки веду и думаю: теперь он будет получать не сто двадцать пять грамм хлеба, а все двести пятьдесят — столько рабочим выдавали. Это же в два раза больше! Ему надо больше. Он растёт! А зубы-то у него почти все выпали — цинга! К этому времени старый наш дом на дрова разобрали, и мы переехали на Очаковскую улицу. От нашего нового дома до Инструментального завода было полчаса ходьбы. Кое-как мы дотащились…
Что он чувствовал в тот первый день
— Вот, принимайте подмогу, — сказала мать Наталье Дмитриевне Ратниковой, инженеру отдела кадров.
— Больно мал!
— Да ему тринадцать! А где ж ему большему взяться, если расти не на чем.
— Да не волнуйтесь, мамаша! Мы его возьмём обязательно. Нам люди нужны. Направим его в пятнадцатый цех.
Мать вдруг расплакалась.
— Не надо, мама. Я же на свой завод иду! — сказал Лёня, а самому страшно — крутом одно незнакомое.
— И то верно, — поддержала Лёню Наталья Дмитриевна. — На свой завод пришёл. Здесь его никто не обидит. У нас народ хороший. К деду пристроим, специальность получит. Карточку рабочую дадим. Шутка ли!
На том и договорились. Так у Лёни Брюса появилась трудовая книжка с первой записью: «27 октября 1942 г. Ученик слесаря. Ленинградский инструментальный завод». Чернила фиолетовые. Перо — «уточка».
Что было потом
А потом он всё-таки обрадовался. Потому что, сколько себя помнил, всегда любил строгать и пилить. Как будто руки сами давно искали ему дело.
И вот он — у слесарного верстака. Он теперь начал думать, что стал взрослым. Но он не стал взрослым. Он лишь принялся выполнять взрослое дело.
Помните рассказ Л. Пантелеева «Честное слово»? С Лёней было почти то же. Его привели в цех, поставили у рабочего места и сказали: «Работай! Ты поможешь фронту!»
И он, как мальчик-часовой, не ушёл со своего поста.
Тёплый дом. Говорит Брюс
— В сорок втором году зима была очень холодной. По утрам я на работу ездил на трамвае. Но трамваи ходили с большими перерывами. И приходилось добираться пешком. А в мороз пешком топать — занятие не из лёгких.
Однажды стою на остановке и замерзаю. Минут двадцать стою, а трамвая всё нет. Дай, думаю, пробегусь пол-остановки, а там меня трамвай догонит. Когда между домами шёл, вроде бы чуть согрелся. Но вышел на ветер, и всё тепло с меня схлынуло. Так замёрз, что хочу повернуть обратно, но не даёт ветер. Ладно, думаю, как-нибудь добегу. Уже треть пути миновал. Мороз лютый. Одежда и валенки не греют. Всё мне велико — от старшего брата «по наследству» досталось. Слышу — трамвай меня догоняет. Оборачиваюсь и машу рукой, но вожатый, наверно, не увидел, темно было.