— Мы писателям кулак не показываем. Мы с ними за руку здороваемся. Кулак у нас для врагов! — в тон Брюсу отвечает Василий Иванович и заводит очки на лоб. На минуту отрывается от работы: — Здравствуйте!
Василий Иванович совсем не похож на старика. Это невысокий крепкий человек с резкими глубокими прочерками на щеках. У него есть личная благодарность маршала Говорова за хорошую работу. Маршал подарил Василию Ивановичу именные часы с гравировкой. В Артиллерийском музее можно увидеть фотографию Василия Ивановича.
— Какой у меня учитель, а! — с гордостью сказал Брюс, когда мы вышли на заводской двор. — А руки-то…
Меня тоже удивили руки мастера. Почему-то вспомнились плакаты и силачи рабочие, которые на них нарисованы. Всегда казалось, что таких рабочих не бывает.
Оказывается, такие рабочие есть. Василий Иванович Шавыкин, к примеру.
Маленький, очень маленький… Говорит Василий Иванович Шавыкин
— Лёня тогда был маленький, даже очень маленький. И очень молчаливый. Всё под ноги себе смотрел и никогда не улыбнётся. Такой серьёзный, взрослый взгляд. Стоит этак передо мной, говорю ему что-нибудь, а он глаза только чуть-чуть подымает. И кажется, что глаза да валенки — а остального нет.
По первости-то он выполнял самую простую работу. Работа несложная, а ему — радость! А как же иначе — оружие делает! ППД. Знаете, какая гордость в них во всех была! Как немного отошли от голода, как снова попривыкли смеяться, сразу такими гордецами стали — мы, мол, рабочие!
Однажды на вторую ГЭС топлива не привезли — уж очень фашист бомбил сильно. Без топлива электростанция остановилась — ни света, ни электричества не даёт. Без тока станки молчат, а работать надо. Военные ждут оружия, и сказать им совестно, что мы без тока работать не можем. Надо работать, и всё! И приходилось работать так: Лёня руками мотор крутит, через трансмиссионные ремни, а я на станке работаю. Крутить мотор трудно — взрослому-то тяжело. А Лёня справлялся…
Озорники
Прошло два года. Лёня окреп, освоился с заводом, познакомился с другими мальчишками. Он перестал стесняться и почувствовал себя на заводе совсем своим.
В перерыв мальчишки уже не сидели в цехе, как тихие старички, а шли на заводской двор. Даже придумали новую игру.
На заводском дворе скопились горы металлической стружки. Поэтому решили стружку сжечь. На заводе запылали костры, в них плавили стружку. В эти костры мальчишки бросали трубы. Каждая труба была с одного конца заварена, потом в неё наливалась вода, а другой конец трубы затыкался деревянной пробкой. Когда вода закипала, труба начинала гудеть, как паровоз, а потом высоко-высоко стреляла пробкой. Шуму и грохоту при этом было — как при выстреле из настоящего орудия.
Потом мальчишки бежали кто куда. Если поймают, несдобровать!
Самый радостный день
Как этого дня ни ждали, он всё-таки пришёл неожиданно. Никогда город не видел столько счастливых лиц, столько радостных слёз.
Всё. Нет блокады. Железное кольцо смято, разбито вдребезги. Ленинград смеётся и ликует.
Двадцать седьмого января тысяча девятьсот сорок четвёртого года все люди завода собрались в клубе-подвале. Директор объявил, что всем, кто геройски защищал город от фашистов, будет вручена медаль «За оборону Ленинграда».
…Лёня услышал свою фамилию и неуверенно направился к сцене. Он смотрел на взрослых, которые ему что-то говорили, смеялись, трясли руку, и всё не верил: неужели дадут? Лёня вернулся к друзьям, приколол медаль к ватнику. Потом отколол: а вдруг Володьке Нечаеву не дали? Когда с медалью пришёл и Володя, Лёня достал свою, протёр её рукавом и снова приколол на ватник. Медаль брякнула у него на груди, и он с шальной радостью слушал её замечательное бряканье.
А потом был салют. Это был первый виденный им салют. И медаль у него была первая. И ему казалось, что и радость у него как бы первая, потому что прежняя хорошая жизнь уже забылась. И отсчёт времени пошёл с дней блокады.
Он то и дело дотрагивался до медали рукой — на месте ли она, а сам смотрел на небо. Отблеск разноцветных огней играл на снегу, на лицах людей. Лёня стоял в огромной толпе ленинградцев, и ему было тепло в тот холодный зимний день.
Этот день никогда не забудется. Он как будто перевесил всё трудное и несчастливое.
Единственное приключение в жизни. Говорит друг Володя Нечаев