Партизан говорит: нет, тут я с тобой не согласен. Ну, ладно, гадов немцев нет, так это даже клёво. И корешей нет, ладно, ну, нету их, и ладно. Нет так нет, в конце концов. Но где–то же что–то должно быть, ёлы–палы! Где–то что–то всё–таки вобще конкретное должно быть. А то я вобще не понимаю.
А психиатор говорит: ты, знаешь что, братан. Ты, короче, впишись у нас на недельку. Оттянись, крышу свою подправь. А потом ты во всё по–нормальному врубишься. А партизан говорит: ты вобще меня извини. Ну, ты, конечно, клёвый мужик, вобще. Только ты меня извини, наверно. Потому что я сейчас, наверно, ещё немного посижу и пойду. Пока ещё дизеля ходят. А то потом опять в лес по шпалам, знаешь, какой напряг. И хлеба ещё надо купить, потому что. Так что я наверно точно сейчас пойду. А психиатор говорит: без проблем, чувак. Сейчас вот покурим слегонца, и пойдёшь, куда тебе нужно. И достаёт с письменного стола уже приколоченный косой.
Короче, покурили. А утром ещё покурили. А вечером догнались, на гитарках поиграли, песни попели, чаю попили. Короче, всё ништяк, программа конкретная. А потом с утра надербанили травы в палисаднике и замутили молока. И вот партизан постепенно на дурдоме плотно вписался. А там на дурдоме клёво, народ по жизни весь отбитый, шизофреники крутейшие. Весь двор травой засеяли, ещё и поле у них где–то за Супруновкой, гектара два с половиной. И вот по осени едут они все туда на заготовки. И тут партизана снова пробивает, что ему надо в лес. Садится он, короче, на дизель и едёт в лес.
А в лесу гавайцы ему говорят: ну, тебя только за смертью посылать. А нам тут, пока ты ходил, американцы гуманитарную тушонку подогнали. А англичане гуманитарную сгущёнку подогнали. А голландцы гуманитарную зелёнку подогнали. Вот видишь, как клёво быть партизанами. Сидишь, ничего не делаешь, и все тебе помогают. А потом ещё наши придут, всех медалями понаграждают, или даже орденами. Потому что наши по–любому придут, никуда они не денутся. Придут, короче, наши, и всё будет ништяк.