И вдруг оказалось: именно исчезнет, притом очень скоро, и уже даже начинает исчезать! Движение между Волгой и Балтикой не могло прерываться ни на один год, и когда начали строить гидроузлы нового водного пути, то, постепенно вводя их в строй, тотчас должны были отключать старые шлюзы Мариинки. К открытию Волго-Балта Мариинка, как говаривали прежде, прикажет долго жить. Значит, если хочешь застать все таким, как было долгие десятилетия, то, не мешкая, отправляйся в путь.
А путь таков. От Москвы до Рыбинского моря на любом судне скорой волжской линии. Там пересадка на местное судно до Череповца. От Череповца через водораздел — на чем придется, сквозного пассажирского движения по Мариинке нет, но пробраться все же можно. А дальше до Ленинграда — опять скорая линия со всеми удобствами.
В один из солнечных дней жаркого лета 1959 года я оказался на Северном речном вокзале, там, где столица распахнула ворота на канал, на Волгу, к водным дорогам пяти морей. И оттуда же отправился в новый рейс на Ленинград десять лет спустя, когда от старой Мариинки остались воспоминания, несколько обелисков и старый шлюз, сохраняемый как музейный экспонат в натуральную величину.
Северный речной вокзал уже одним своим видом — в нем есть все же некоторое, хотя и отдаленное, контурное сходство с кораблем — подготавливает к близкой встрече с Волгой. Его поднятый в небесную синь тонкий шпиль поблескивает холодной ребристой сталью, чайки вьются вокруг — и вам уже чудится плеск волн. А вокзальные фонтаны — не подстрекают ли и они к бродяжничеству? В струях одного резвятся черноморские дельфины. Другой, с изваяниями белых медведей и готовых к отлету гусей, как это совершенно очевидно, должен укреплять в мысли, что путешествие на север тоже не лишено приятности.
— Граждане пассажиры! До отхода судна осталось пять минут!
Потянулись грузовые причалы: краны, склады, товары с доброй половины России. Здесь ярославские автомобильные покрышки встречаются с астраханской свежезамороженной рыбой и поволжская пшеница — с северной сосной. Сюда, в Москву, в ее порты, переместился теперь транспортный исток Волги. Отсюда и сюда направляются потоки пассажиров и грузов, во много раз превосходящие те, что рождают географические верховья Волги от истока на Валдае до выхода канала имени Москвы в волжское русло. В грузообороте великой реки канал стал не боковым придатком, а частью главного магистрального пути.
Светлая лента канала проложена к Волге в зеленых ступенчатых откосах. Вот они круто поднялись, закрыв горизонт: трасса прорезала гору. Кончилась выемка — и открылась ширь водохранилища, маня тишиной лесов и блеском воды, укромными бухтами и прогретыми желтыми пляжами.
Канал гармонически "вписался" в ласково-прекрасный пейзаж Подмосковья. Большой и тонкий знаток родных просторов Сергей Тимофеевич Аксаков говаривал: "Все хорошо в природе, но вода — красота всей природы. Вода жива; она бежит или волнуется ветром; она движется и дает жизнь и движение всему ее окружающему". Отраженные волной солнечные блики играют в белоствольной березовой роще. Воды канала дорисовали недостающие черты окрестным холмам, по которым колосятся нивы. У глади водохранилища еще стройнее кажется сосновый бор. И природа не в долгу: разве без зеленого фона рисовались бы так четко башни над шлюзами?
Каналы живут долго. Их строят на века. Но и они стареют. Проект водной дороги к столице составлялся с дальним прицелом. Однако к началу семидесятых годов пришлось кое-что перестраивать. Столица разрасталась — и тесным стал тоннель, ныряющий под канал, пришлось строить второй. Узким стал мост, по которому бегут над каналом машины на Ленинград, — перекинули над трассой новый.
Когда каналу исполнилось тридцать, подсчитали его заслуги: дает Москве-реке больше воды, чем природные источники, питает московский водопровод, перевез свыше двухсот миллионов пассажиров, пропустил к столице и из столицы более двух миллионов судов и плотов. Но как учтешь наслаждение, которое канал дает человеку, так сказать, в дополнение к основным своим обязанностям?
Он красив. Нет, кажется, ни одной пары башен у шлюзов, которые повторили бы другую. Одни узкие, удлиненные, другие полукруглые, у третьих пошли на отделку грубо отесанные глыбы камня, над четвертыми круто выгнули медные паруса модели каравелл Колумба. Но духу времени наиболее отвечает то, что находится внутри, за стенами башен. Там — царство обновляемой и совершенствуемой автоматики.