Весной следующего, 1941 года плотина перехватила часть полых вод Волги и Шексны для наполнения Рыбинского моря. Вода стала заливать Молого-Шекснинскую впадину, откуда заранее переселили жителей города Мологи и многих болотных деревень.
Вода поднималась все выше. Лоси плыли к плотам, заранее изготовленным строителями. Зверье помельче спасалось на плавучих островках, которые поднимались со дна вместе с заиленным кустарником: это всплывал торф.
Когда два месяца спустя началась война, по морю пошли первые суда, но сами гидростанции Верхней Волги были готовы только вчерне.
Осенью бои шли недалеко от столицы. Под Рыбинском погасли огни прожекторов, к которым привыкли волгари. Работы замерли. Деревянные леса, потемневшие от дождей, оплетали недостроенное здание Рыбинской гидростанции. Вместо крыши его прикрывал серый брезент.
В ноябре 1941 года гитлеровцы начали второе генеральное наступление на Москву. Фашистским генералам казалось, что они различают в бинокль башни Кремля. Танкисты развлекались стрельбой по скульптурам у канала Москва-Волга. Однако гитлеровцы не тронули мачты высоковольтной передачи: ведь линия шла к Москве от недостроенной Рыбинской гидростанции.
А она работала!
Ее сумели ввести в строй, обманув врага. На карте, найденной у фашистского летчика, сбитого в начале 1944 года, гидростанция все еще значилась бездействующей, объектом, на который не следует тратить бомбы.
С весны 1942 года в Москву пошли через новые шлюзы и водохранилища большие суда. Они шли с полными трюмами от самой Астрахани, и впервые за всю историю волжского судоходства в верховьях реки им не грозили четыре десятка мелей и перекатов, где в засушливые годы прежде едва не переходили реку вброд.
Над заполнением Рыбинского моря Волга, Шексна, Молога и речушки журавлиного края трудились всю войну. Наступила весна 1945 года. Наблюдатель водомерного поста Рыбинского гидроузла уставал отвечать на телефонные звонки: вода поднялась уже близко к заветной красной черте.
В День Победы на пост заглядывали празднично одетые люди. Как хотелось всем поторопить воду, чтобы отпраздновать в этот радостный день и совершеннолетие молодого моря!
Настал час, когда красная черта расплылась, переломилась в тонком слое доставшей до нее воды. Создание моря закончилось. Оно легло в границы, обведенные проектировщиками на карте. Но окончательно, устойчиво море закрепилось в них лишь к 1947 году.
У Леонида Мартынова есть стихи о Рыбинском море. Засверкало оно подобно сбывшейся надежде, и человеку стало легче дышать на его ветреном просторе. Но однажды разразилась буря: "Отчего такая непогода? Видно, из-за Рыбинского моря!" А потом на море стали сваливать уже все на свете: "Плохо тлеют в печке головешки — это из-за Рыбинского моря. У избушек сгнили курьи ножки — это из-за Рыбинского моря".
Москвичи винили море в том, что в столице выдалось холодное, дождливое лето или бесхарактерная, слякотная зима. А море-то в этом ничуть не виновато!
Да, Рыбинское море — один из самых больших в мире искусственных водоемов, верно. Но оно почти на триста километров севернее Москвы, в краях, где небо часто хмурится тучами. Выглянет солнце — и снова скроется, не успев как следует нагреть даже верхний слой воды. Сырые луга или заросшие мхами болота испаряют в этих местах больше влаги, чем открытая водная поверхность. Так что в дождливом московском лете Рыбинское море повинно ничуть не больше, чем прежде был повинен край, над которым оно разлилось.
Наблюдениями проверено: даже вблизи моря средняя годовая температура почти не изменилась, лишь несколько увеличились скорости ветров. К удовольствию садоводов, почти прекратились ранние осенние заморозки, и в большом Дарвиновском заповеднике возле моря сумели вырастить абрикосы.
В непогоду рваные тучи мчатся над морем, волны остервенело набрасываются на корабли. В такие штормы со дна до сих пор всплывают торфяные острова с голыми, облепленными тиной деревьями и носятся по взбаламученному простору, пугая капитанов, Бывало, что шторм разметывал плоты, рвал буксирные канаты и уносил баржи на мелководье.
Мне Рыбинское море дороже новых волжских морей. Должно быть, потому, что оно более устоявшееся, привычное, знакомое. А может, потому, что оно самое северное, природа здесь сурова, напоминает немного милую моему сердцу сибирскую.