Признаться, перед полетом я изрядно волнуюсь: суки-то совсем дикие, они в машине-то ездили всего два раза в жизни. Первый раз — когда их везли в Ашгабад, а второй — сегодня, в аэропорт. Ну, машина — это полбеды, мнения собак никто не спрашивал: одну запихнули чуть ли не под сиденье, вторую и вовсе в багажник (принято здесь таким образом собак перевозить), и поехали. А вот как мы с ними будем подниматься по трапу и как они поведут себя на борту — это вопрос почище гамлетовского! Да, они собаки туркменские, к людям добронравные, кусаться вряд ли начнут, но… А что делать, если испугаются, начнут биться, вырываться? Все-таки в каждой килограммов по тридцать пять — сорок есть, а резкость движений и упрямство у среднеазиата такие, что грубой силой с ним не сладишь. Ну что ж теперь — будем решать вопросы по мере их поступления.
Объявили посадку — идем в толпе по трапу. Как назло, этим рейсом летит чуть не пол-Ашгабада: куча детей мал мала меньше, женщины, обвешанные сумками, сумочками, кулечками и пакетиками, да еще и молодой ротвейлер… На удивление наши суки совершенно спокойны. Идут с таким видом, будто у себя в степи только и делали, что летали самолетами Аэрофлота. В салоне занимаем места поближе к хвосту — там больше расстояние между сиденьями — и без особых церемоний заталкиваем сук под кресла предыдущего ряда. Обе дисциплинированно сворачиваются клубочком и, как только завибрировали турбины, крепко засыпают.
Пытаемся поспать и мы, но не тут-то было. Сразу после взлета дети принимаются носиться по проходу, лазить по креслам, выглядывая в иллюминаторы, и поднимают немыслимый галдеж. Ротвейлер решает, что для полноты картины «Утро в Бедламе» его участие просто необходимо, и принимается брехать, то и дело выскакивая в проход. Хозяева затаскивают его за поводок обратно, он упирается, гулко взлаивая, и выпрыгивает из-за кресел каждые пять минут.
Замотанные стюардессы, проявляя чудеса ловкости и героизма, лавируют с подносами и тележками между детьми, уворачиваются от ротвака и улыбаются приклеенными улыбками. Бедные девчонки, даже если такой рейс один из десяти, все равно удавиться впору, а им приходится изображать, как они счастливы обслуживать весь этот дурдом. Больше всего их, конечно, достает собака. Я-то вижу, что пес молодой, но для них он выглядит громадным черным зверем со страшной мордой, украшенной на бровях желтыми пятнами, точно еще одной парой мрачных злобных глаз. Да и вообще, кто сказал, что молодой ротвейлер не кусается? Очень даже может, при его-то невоспитанности.
Слава богу, добрались до Москвы. Самолет заходит на посадку, касается дорожки, долго бежит по ней и замирает; дрожь турбин больше не сотрясает пол. Пассажиры гурьбой устремляются к выходу, и ротвак в первых рядах. Мы сидим, выжидая, пока народ схлынет. Не спеша достаем сумки, вынимаем сук из-под кресел и идем к выходу.
Стюардесса стоит у трапа с совершенно остекленевшими от усталости глазами и механически повторяет: «Доброго пути, доброго пути…» И тут она замечает наших сук: бело-черные карнаухие твари, из каждой получится аккурат по полтора ротвейлера. Стюардесса сбивается с профессионального речитатива и с изумлением спрашивает: «А вы тоже этим рейсом летели?…»
Таможня дает добро!
Соединение любви к азиатам и страсти к автотуризму порой приводит к занятным результатам. Во всяком случае, когда наш чешский приятель Иван[12] попросил сдать ему на год кобеля в аренду, чтобы улучшить поголовье в своем питомнике, мы долго не раздумывали. Визу оформили, кой-какие вещички в сумки покидали, Зартая в багажный отсек «Ниссана» усадили и попылили себе в Чехию. Да что там: бешеной собаке сто верст не крюк, ну а нам-то, бывалым путешественникам, что стоит на пару дней в Прагу смотаться?
Под Ельней, правда, «Ниссан» наш, откушавши колхозной солярки, чуть не отдал душу своему японскому богу, но ничего, прочихался… Так что к ночи мы были уже в Бресте, и тут нам поплохело. На многие километры по обочине дороги тянулась вереница машин. «Пятница, — сказал Олег упавшим голосом, — челноки…» Дошло и до нас с Ларисой: «Это очередь на таможню?! Ой, мама…»
Но не время еще было впадать в отчаяние — к нашему красавцу-джипу ужом скользнул некий типчик, о котором только и можно было сказать — темная личность.
— Могу без очереди протолкнуть, — сказал он, — всего двести баксов.
— Ты, мужик, рехнулся? — закаменел лицом Олег. — Мне всего-то и надо кобеля в Чехию отвезти. А за такие бабки я щас отправлю его электричкой, и все дела. Вот, хочешь полтинник?
Мужичонка стер улыбочку с лица. Олег смотрел прямо перед собой, а я стала судорожно прикидывать: «Так, намордник есть. В маленькую сумку переложить самое необходимое в дороге барахло, еды чуток… Вот ведь не повезло, еще будут ли билеты, да и сколько поезд идет, когда б не сутки?»
Жучок заискивающе забормотал:
— Ну командир, ну какой полтинник, я ж не один… Мне б хоть посоветоваться с бригадой. Ну пришли хоть соточку, а?!
— Сказал же, на электричке доедут, не графини!
Смотрю, и Лариса зашебуршилась, сумку открыла и стала вещи перекладывать. Ну и подумаешь, что ж мы с ней, пропадем в дороге, что ли…
«Проводник» обреченно махнул рукой:
— Ладно, я сейчас поток перекрою, как очередная партия пойдет, а вы не зевайте — иначе затрут.
Буквально через десять минут открылся шлагбаум и отважный боец за «капусту», раскинув руки крестом, встал на пути двинувшихся машин. Под вопли клаксонов и ругань водителей мы просочились на терминал.
В соседнем секторе кипела жизнь: там потрошили микроавтобус, выкинув из него груду вещей на перрон и методично снимая обшивку салона. Таможенник нашего сектора мельком просмотрел декларации, где стояли почти сплошь «нет», глянул внутрь машины. Зартай приподнял голову, и пограничник благоразумно отошел.
— Так что же везем?
— Да вот собаку.
— И все? Так вам, наверное, ветеринар нужен?
— Наверное, нужен.
Погранец сгинул где-то в дебрях терминала и вернулся лишь минут через сорок.
— А знаете, ветеринара не будет, он спит.
(Еще б он не спал, в три-то часа ночи… Мы тоже так хотим.)
— Так, может, ветсправку вам показать?
— Да что я вам, ветеринар? Не надо мне вашей справки.
— Так, может, вам кобеля вывести?
— Да зачем мне ваш кобель, я ж не ветеринар. Слушайте, проезжайте, а? Вот не надо создавать тут очередь…
Проехав по польской земле километров двадцать, Петрович приткнул джип к обочине и удовлетворенно вздохнул:
— Все, спим хоть пару часов. А ловко я жичйлу развел насчет «электричкой отправлю»?
— Развел? — охнула я. — Да я уже вещи паковала, поверила.
— И я тоже, — нервно рассмеялась Лариса.
По Польше пролетели со свистом, ну почти со свистом, поскольку на изорванном в клочья дорожном покрытии и 60 км/час давались с трудом. А вот и граница с Чехией, и надо же — никакой очереди. На ее пересечение ушло целых десять минут, поскольку Олег и таможенник никак не могли понять друг друга. Олег рвался заполнить декларацию, таможенник, выяснив, что у нас ничего нет, не понимал, что ж мы в ней писать будем. Диалог крутился, как склеенная магнитофонная лента:
— Дайте декларацию.
— Что вы везете подлежащего декларированию?
— Ничего не везем.
— Тогда зачем вам декларация?
— Написать, что ничего не везем.
— Поезжайте так.
— А декларация?
— Так вы что-то декларируемое везете?
— Ничего не везем.
Все-таки нас выгнали без декларации. Ну пижоны, нет на вас бюрократии, забыли уже Советский Союз…
И вот к вечеру второго дня мы в Праге. Звоню Ивану — вот те на! А он решил, что мы будем не ранее чем еще через два дня. Как же это они тут в своих Европах ездят? В результате Иван на работе, будет только завтра и предлагает нас заселить в загородный отель. Ладно, добрались до отеля — симпатично и даже где-то стильно. Нас ждут, сияя улыбками.
— Конечно, с собачкой можно. Вот это ключ от номера для пани с собачкой. (Ага, собачушечка, немного до восьмидесяти сантиметров в холке не дотягивает.) А вот это, пан, вам с супругой.