Я не могу сказать, что испытала что-то особенное, прикоснувшись во время этой поездки к моим африканским "корням". Шагая по улицам Дара, я все ждала, когда в душе у меня что-то щелкнет и я смогу стать здесь своей, как это случилось со мной в Америке.
Мне представляется, что многие черные, особенно интеллектуалы, романтизируют Африку. Для них континент кажется черным Эдемом, раем, из которого их предков продали в рабство. Но Африка - не Эдем. Это огромный, сложный континент, многие жители которого борются за то, чтобы найти свое место в современном мире. Когда американцы спрашивают меня: "И как тебе Африка?" - я отвечаю, что всей Африки я не видела. Я видела лишь уголок Танзании, в котором очень сильно влияние ислама. Танзания отличается от Ганы, Нигерии, Эфиопии или Зимбабве, как, скажем, в Советском Союзе Литва отличалась от Узбекистана или Армении.
Традиционные для ислама ограничения в отношении женщин, конечно же, сыграли немалую роль в моей оценке занзибарской культуры. Салмин Амоур, тогдашний президент Занзибара, пригласил меня на обед в свою резиденцию и принимал меня как почетного гостя. Однако я могла понять то унижение, которое испытывала моя мама много лет тому назад, когда отец разрешал ей прислуживать или сидеть за столом, но не говорить. Мама Ханга сопровождала меня на обед с президентом Амоуром. Он показался мне человеком будущего, а не прошлого, лидером, достойным представлять Африку в конце двадцатого и в начале двадцать первого столетия. Мы говорили на самые разнообразные темы, от сложности позиции Горбачева (происходил наш разговор вскоре после путча) до необходимости инвестиций черных американцев в экономику Африки. Президент Амоур и я говорили, мама Ханга, следуя мусульманской традиции, молчала, как рыба. Говорить разрешалось только мне, европейской женщине, возведенной в ранг почетного гостя.
После мамы Ханги я встретила много интересных, хорошо образованных занзибарских женщин. Они могли говорить интеллигентно, остроумно, на любые темы, от танзанийской политики до законов о разводе. И разговор не затихал ни на секунду, если в комнате не было мужчин. Появление мужчины вешало на их рты замки. Я удостоилась чести беседовать с президентом Амоуром, но меня глубоко опечалило вынужденное молчание мамы Ханги.
Мой дед со стороны отца, который умер много лет тому назад, был имамом. И хотя отец стал атеистом, многое в его поведении, особенно отношение к женщинам, вызвавшее конфликт с матерью, основывалось на культурных и религиозных традициях. В их браке столкнулись разные культуры. Мой приезд в Занзибар помог мне уяснить силу традиций во взглядах отца.
Мой отец был человеком, который никогда не поступался принципами. Об этом говорили все, кто его знал. Наверное, он жил бы и теперь, если б проявил способность к компромиссам. Для такого человека компромиссы в личной жизни были не менее трудны. И моя мама не умела приспосабливаться. Их брак стал иллюстрацией пословицы "нашла коса на камень".
Мое короткое, поверхностное знакомство с культурой Занзибара, пусть моя душа и отреагировала на эту культуру, как на русскую или американскую, позволило мне внутренне примириться с отцом, которого я никогда не знала. Я могу гордиться им за то, каким он был, не обвиняя в том, что он не смог стать другим человеком.
Мне хочется думать, что он гордился бы мною, пусть я никогда не стала бы молчаливой женщиной за столом. Я уверена, что мы оба осознавали, как сложно жить не в одном, а в нескольких мирах.
ПУТЕШЕСТВИЯ С КНИГОЙ
Когда я искала свои корни, я много перезванивалась, переписывалась со всей своей американской родней, но практически никого не видела. А когда книга вышла, я решила исполнить бабушкину мечту: собрать вместе родственников, ее и дедушкиных. Белых и черных американцев. При ее жизни такое казалось невозможным.
Да и в наше время - не самая простая задача. Полгода я всех обзванивала билась, как рыбка об лед. Ничего не получалось, капризы наслаивались на убедительные причины, логичные доводы на нелогичные отказы: одни не полетят туда - место не подходит, другим не подходит время, третьим - и место, и время. Честное слово, руки опускались.
Тогда за дело взялся мой приемный отец Ли Янг. Напомню, что он сам черный, а его жена - белая. Он давно мечтает познакомить свою семью и семью жены, устроить общую встречу, но долгие годы из этого ничего не выходит. Помогая мне, он все воспринимал очень личностно. Наверное, все получается легче, когда за подобные семейные мероприятия берется сторонний человек...
В какой-то момент он собрал обе семьи. Просто сообщил:
- Встречаемся в Чикаго, такого-то ноября.
Мы сняли гостиницу, сняли ресторан, и очень многие родственники согласились приехать - а ведь это достаточно дорогое удовольствие.
Что интересно - пришла даже Минни, которая одной из первых заявила мне по телефону, что не желает иметь со мной дела. Когда ее внучка сообщила ей, что летит в Чикаго, она сказала, что тоже полетит. Хотя в свои девяносто лет Минни дико боялась самолетов. Но, услышав, что вся семья собралась в Чикаго, она приняла мужественное решение - лететь вместе. Это была очень трогательная встреча - она привезла мне брошь, которую когда-то ей прислала моя бабушка.
И вот мы все собрались, обстановка поначалу была очень напряженная. Мы пригласили на встречу раввина, который спел ту песню, что бабушка мне пела в детстве. Оказывается, она пела песню на идиш, а я думала прежде - на немецком, ведь мы в семье никогда не говорили о том, что она еврейка.
Мы пригласили и черного священника - ведь мой прадед был священником негритянской баптист-ской церкви. Был и ансамбль, который не так давно эмигрировал из Молдавии - они страшно обрадовались, когда услышали, что мы с мамой говорим по-русски. В общем, мило и трогательно.
Вначале все, конечно, расселись весьма чопорно: черные - с одной стороны, белые - с другой. Смотрели друг на друга напряженно. Пытались, конечно, изображать доброжелательность, но поскольку уж слишком старались, получалось весьма натянуто.
Говорили какие-то официальные речи, но это никого не трогало. Но потом вышла Перел, та самая подружка моей бабушки, с которой они вместе бегали на свидания. Она об этом очень трогательно рассказала. И как мои бабушка с дедушкой познакомились, и как они ездили вместе танцевать, и как дедушка прекрасно готовил. И как однажды бабушка пришла к ней и сказала:
- Я не знаю, что делать. Во-первых, он - черный. Во-вторых, он старше меня на двадцать лет. В-третьих, у него было три жены. В-четвертых, он поет, говорит на четырех языках, и я чувствую себя рядом с ним женщиной.
Бабушка не была готова к такому повороту событий, к тому же она была помолвлена - в общем, целый клубок проблем. Перел тогда ей ответила:
- Конечно, он - отличный парень. Но ты понимаешь, на что себя обрекаешь? Ты отрезаешь себя ото всех - от родных и друзей. Я, будь уверена, от тебя никогда не откажусь, но ведь ты понимаешь, что даже я не смогу тебя с ним пригласить к себе в гости.
И вот такую душещипательную историю она рассказала всем собравшимся, люди прослезились и стали делиться собственными ощущениями.
Вышла моя кузина, по возрасту - моего поколения, и рассказала, как вели себя ее родители, когда стало понятно, что я так или иначе появилась в их жизни и что старая легенда рухнула. Ее родители вошли в комнату с изменившимися лицами и сказали:
- У тебя есть черные родственники.
- Наконец-то в нашей семье появится хоть какой-то цвет!
И очень она обрадовалась предстоящей встрече всех ветвей семьи. Хотя брат ее ехать отказался. Вовсе не потому, что его потрясло появление черных родственников, нет, это его мало волновало - какая разница, черные, малиновые или зеленые, просто он не хотел пропустить футбол по телевизору. А цвет кожи родни его интересовал менее всего. Вот футбол - событие, а то цирк устраивают из-за какой-то ерунды - разговоров чуть ли не на неделю. Что значит - другое поколение.