Про железнодорожные войска
"Молодые парни умирали
с улыбкой на устах!"
П. Грачев о погибших на
чеченской войне.
"Даже светлые подвиги
в бездарной стране есть
всего лишь ступени к пропасти
на пути к заветной весне."
Кажется БГ.
Посвящается подписанию
Россией всех международных
документов по
правам человека и особенно
Женевской конвенции.
Напоминаю, что с 1998 года
российские граждане могут
напрямую обращаться в
международный суд по правам
человека.
Картинка первая. "Утро в роте"
Есть в казармах камеры пыток. Их почему-то называют "сушилки".
Комната, часто без окон. Дверь закрывается наглухо. В комнате штук 20 батарей (или больше:) парового отопления. Есть крючья для подвешивания трупов, хотя народ обычно тренируется, подвешивая ватники, сапоги, мокрые
Почему? Потому что всяческих грубых синяков нет. Бывает, правда, что недостаточно окрепшее сердечко, не привыкшее еще "стойко переносить тяготы и лишения воинской службы" (С) ("Устав внутр. службы") дает сбои. Для "шакалов" (ласковое народное прозвище офицеров и прапорщиков) это лишний повод облаять задохлость призывников, которые на "гражданке" не готовят себя к защите Родины.
Факт. А вот для нашего мехбата сии сушилки были — рай земной. Потому как зимой температура в казарме опускалась до -8. И лишь в сушилке спали о?уевшие от бурости местные царьки. Как правило, не очень светлой кожи и не очень широко раскрытых глаз. А в роте тоска. На ногах грибок, на теле вши. Чмошные зачуханцы, боясь холода, спали в одежде — а это верный способ обвошиться. По ночам слышался постоянный скрип зубов и чесание немытых с осени тел, перемежающееся лопаньем под пальцами несозревших гнид. Единственная возможность не заиметь вшей — поставить кровать под полувыбитое окно, и спать, снимая на ночь форму, и накрывшись, кроме двух одеял, еще и матрасом и шинелью. Спать тяжеловато, зато уютно. Правда, к утру под кроватью наметается сугробчик снега. Снег налетает и в сапоги.
Поутру штук пять задротов бредут, почесываясь, за поломоечным инструментом. Инструмент — две палки с перекладиной, некий прапрадед швабры. На нижнюю палку намотана ветошь, которой уже, видимо, вытерли все сколупаторы и бульдозера роты. Тряпка никогда не меняется и не моется, просто, когда она саморазрушится — наматывается новая. Данный струмент периодически опускается в ведро с жижей — водой этта назвать нельзя. Затем проводится по полу. Насколько тяжелы эти усилия, не знаю, но ребятишки проводят данную операцию с мукой на лице, давя между делом не передавленных за ночь вшей — занятие бесперспективное, ибо нарождается их явно больше. Дело не в том, чтоб вымыть пол — важно показать, что он мокрый. Отмывать его все равно никто не будет — через год другой поверх положат новый слой совкогого "линолеума". К слову о умывальнике — поскольку удобства на дворе, а там –30, то по малому ходят в умывальник же. Можно себе представить, какой духан стоит к утру! К 8 часам поднимается остальная толпа — шатаясь, бредет в столовую. В столовой дают жеванную картошку с шелухой и обмороженную, вареную рыбу с кишками и хлеб, при попытке порезать который вся булка налипает на нож. Толпа останавливается у условной линии, затем по команде стартует, сметая все на своем пути. Кто что урвет — миску рыбы, полбулки хлеба, картошины с гнилью — тот то и съест. Делиться никто не будет — нет такого понятия. К слову о вкусе — котлы периодически моют керосином, поэтому о истинном вкусе продуктов можно только догадываться — впрочем, это, к лучшему.
Картинка вторая. "Про засранцев"
Начнем, пожалуй, с госпиталя. Госпиталь тот расположился недалеко от нашего гарнизона в лесочке. Лесочек как лесочек — березовый, слева железная дорога, справа — асфальтовая. По одной ходят чадящие тепловозы, по другой еще более чадящие КрАЗы. Атмосфера, впрочем, соответствующая. Гошпиталь был собран из "сборно-щелевых" щитов. Щиты должны были затыканы паклей, но здание собирали дембеля на аккорд, а посему никакой пакли не было. Так как не было еще и отопления, в палатах стояли печурки, а за дровами войны в лес ходили. Зимой. В белье и халате. В тапочках на босу ногу. В –37 градусов мороза. Слава богу, самолично в этта время там лежать не пришлось, а очутился я в хирургии на освидетельствовании, а поскольку особо больным не был, и отслужи уже первый год, особо ничем себя не утруждал. Да и поддержка, слава богу, была. Рядом с хирургией находилось инфекционное отделение, попросту "засранцы". О них и речь пойдет. Как попадают в "засранцы"? Да оччень даже запросто — лето, жара за 30 градусов, колы-пепси не было да и быть не могло — кругом одни рельсы да балласт. Воду зачастую не подвозят, а ежели и подвозят, то из скотомогильников. По крайней мере, вкус и запах ее однозначно о этом говорит. Если же совсем не подвезут — бойцы воду из луж попивают — с различными там нимфозориями и туфельками, а также сержантскими сапогами. Через неделю-две (а то и три), начинается дикий понос, пока бескровный. Причем содержимое кишечника вылетает за два три часа, а дальше идет одна вода. То есть что сзади, что спереди. Правда, спереди вода уже не идет — организм резко обезвожен. Пить засранцу приходится по литру в 15–20 минут, и бегом бежать на очко — все как у утки. Затем понос переходит в кровавый. Если мер не принять, то летальный исход весьма возможен. Такой засранец привозится в госпиталь на открытом грузовике, ибо на закрытом просто нельзя (догадайтесь почему). В гошпитале ему выдается пара белья. Солдатское белье — рубашка и кальсоны. Они в данном заведении в принцыпе не имеют пуговиц, а посему воин бредет по пыльному вытоптанному двору инфекционного отделения, одной рукой держа штаны. Так как добежать успевают не каждый раз, естественно, сзади кальсоны (правильнее было бы назвать калсоны) имеют нежный желтый потек. Одежа меняется раз в неделю, воды почти нет. Соответственен и запах. Главное строение в инфекции — сортир. Сортир мощный, очков на семь, но его постоянно не хватает. В него постоянно очередь — и все равно успевают не все. Каждый день в сортир высыпают по ведру хлорки — глаза режет аж на другом конце двора — этта вам не комет. Как лечат засранцев? Есть засранцы тяжелые — только что пришедшие. Их лечат дикой дозой антибиотиков, что обеспечивает дисбактериоз на долгие годы. Затем поют еловым настоем. Как только больной начинает вставать и передвигаться по двору, начинается самое интересное — трудотерапия. Группа номер один таскает кирпичи из пункта А в пункт Б, вторая группа назад. Так с утра до вечера. Группа "борзых", следит, чтобы меньше шести кирпичей не брали. Что такое шесть кирпичей (силикатных, белых!), для человека, который еще вчера на ноги встать не мог — немцы в концлагерях были, наверное, нежнее. Провинившийся наказывается либо тасканием кирпичей бегом, либо "совочком". Совочек — большая совковая лопата, ею зачерпывается цемент (кило с десяток), и бегом несется по двору. Ежели цемент просыпается (а его ветром разносит), бежать приходится заново. Как питаются засранцы? Они не питаются. Им питание противопоказано. То есть оно им положено, но его съедает та же самая группа "борзых", которые живут здесь давно и выполняют "работу" санитаров и медбратьев. Естественно, они не работают — за них работают больные. То есть максимальное, что дают засранцу в день — это ложка прошлогодней картошки, растолченной с водой. Без соли! И четверть кружки чая без сахара. Посуды на всех не хватает, едят по очереди. Санитария, мля! Как развлекаются засранцы? О, развлечения эти широки и разнооборазны — это и игра в улиточку (проползание по полу коридора) и хоровое отжимание с хоровым произношением на раз-два — "Как я опух, как я о@уел". После отбоя больные тренируются поднятием ног под сорок пять градусов, и удержанием их в таком положении пять минут. Кто хочет, попробуйте! Ежели кто ножки отпустит, то вся палата будет держать ноги еще пять минут. Воспитание через коллектив! Как выписываются засранцы? Когда засранец наконец решит, что он выздоровел — а это он решит уже в первый день интенсивной трудотерапии, он должен накакать на бумажку и показать ее врачу. Ежели врач решит, что кал достаточно тверд и темен, а так же соответствует запаху, больной (о радость), выписывается. Весьма распространена была покупка кала — у кого он потверже, какал на бумажку, а другой нес показывать, как свое. Подлог наказывался жестоко — еще неделю лечения. Анализов не было НИКАКИХ! Подведем итоги. Средний засранец, лежавший две недели, худел на 15–25 килограммов. Пролечившийся три недели был похож на узника Бухенвальда — и не без основания. В целом же система настроена на то, что бы жизнь медом не казалась. Но ведь войны же присягу давали — стойко переносить все тяготы и лишения армейской жизни…