И оратор он был неплохой.
Так вот, пришла на том совещании очередь выступать Сидорову. Похлопали ему в зале. Похлопали в президиуме. Начал Сидоров свою толковую по содержанию и интересную по форме речь.
Между тем появляется из-за кулис (совещание происходило в клубе) дежурная официантка и выносит товарищу Сидорову причитающийся ему как оратору стакан.
Но не такой, как предыдущим ораторам, не с чаем и лимоном, а с самой что ни на есть обыкновенной кипяченой водой.
Зашептались многие рядовые участники совещания:
— Заметили? Сидорову — и вдруг простую воду!.. Интересно!.. Зашептались и в президиуме:
— Ох, братцы, тут что-то не так! Дыма без огня не бывает!
Да и сам Сидоров, на что бесстрашный был человек, как увидел, что ему официантка подала, побелел, ослабел, что-то такое довольно несусветное забормотал, всю свою продуманную речь свалял комом, до конца не договорил, махнул рукой и сошел с трибуны без единого аплодисмента. Да и хлопать за такую речь, по совести говоря, нечего было.
Так и сник товарищ Сидоров. И никто ему больше не хлопает. Да и выступать он сейчас стал не в пример реже и совсем не так толково, как в былые, чайные времена. Уверенность потерял в себе, что ли.
Третий месяц предъявляет он всем встречным и поперечным справку от шеф-повара, что подана была ему вместо чая вода не по какому-нибудь особому замыслу, а просто потому, что не хватило заварки. Но никто ему не верит. Да и сам ом, между нами, конечно, не очень этой справке верит.
В самом деле, всем крепкий сладкий чай с лимоном, а Сидорову, почему-то именно Сидорову, стакан наиобыкновеннейшей кипяченой воды! Есть над чем задуматься!
Прахом пошла вся карьера Сидорова. Ну, не совсем прахом, а впредь до окончательного выяснения.
А как ты это выяснишь, когда никаких концов в этом деле не найдешь, а документов только и значится, что справка шеф-повара. Знаем мы эти справочки!
Вот ведь беда какая!
ФОКИНЫ ТРАВМЫ
Шум, треск по городу пошел.
В чем дело? Что такое?
А это Фока пальцем в носу ковырял, ноздрю порвал.
Моментально Фоку в больницу, ноздрю заштопали, создали условия. Подлечили — и в Крым, поправляться после операции.
Поскольку налицо трудовая травма.
Поправился, воротился, приступил к исполнению обязанностей.
Прошло некое время.
И вдруг снова шум, треск, гам.
Что такое? В чем дело?
Неужто опять трудовая травма?
Она самая.
Фока пальцем в носу ковырял, палец сломал.
Немедленно Фоку в больницу. Создали условия. Палец на шину. Залили гипсом. Руку — на марлевую повязку, и послали Фоку в Сочи, чтобы лучше косточки срослись на увечном пальце.
Замечательно срослись. Как новые!
Поправился Фока, вернулся к исполнению.
Снова проходит некое время, и снова шум, треск, гам, грохот, стукотня.
Что такое? Что случилось? Неужто она?
Она самая — трудовая.
Фока себе, зеваючи, челюсть вывихнул. Да еще спросонок с кресла своего на паркет грохнулся. Копчик себе повредил.
Экстренно, конечно, Фоку в больницу, челюсть вправили, копчик крест-накрест перевязали, путевку справили и снарядили Фоку в Одессу, на тамошний лиман, копчик заживлять.
А его совсем не туда надо было посылать.
Кабы не мой девичий стыд, я бы сказал, куда Фоку послать надо.
МОРКОВНЫЕ СТРАСТИ
Хорошо работал Заяц заместителем заведующего мясным складом. Только такого и выдвигать.
Выдвинули. Заведующим морковным складом. Пускай растет на самостоятельной работе.
Но Заяц, представьте, всех удивил.
— Помилуйте меня! Не губите меня, Зайца честного, многодетного, никогда под судом не состоявшего!
Барсук, так тот даже оторопел.
— Это как понять? В каком таком смысле тебя, Зайца, миловать? Ведь мы тебя, братец, повышаем! Из замзавов в завы!
— Так ведь склад-то морковный! Морковный! А я Заяц!
— Мда-а-а! — сказали начальники. — Действительно, некрасиво как-то получилось. Только не передокладывать же в самом деле. Ты, Заяц, возьми себя в лапы и крепись.
Взял себя Заяц в лапы, стал крепиться. День крепится, два крепится. Совсем с морды спал. Ползайца осталось.
На третий день с самого утра заявляется в Главное морковное управление. Трясется весь, глаза бегают, уши обвисли, как тряпочки.
— Жена! — говорит. — Семеро зайчат! — говорит. — На пороге, — говорит, — преступления стою! Не могу больше крепиться. С сего числа начинаю казенную морковку грызть.