Громче всех трубили глазные хирурги. Потрясая своими остро отточенными скальпелями и ярко горящими лазерами, они грозились сделать из меня абсолютно здорового человека. Что-то меня останавливало. Может, их грозный вид, а может, настораживающий пример моего приятеля, исправившего себе косоглазие и чуть было не лишившегося при этом зрения. Около недели он пребывал в кромешной темноте и перемещался по квартире при помощи своих домашних. Конечно, я слышал, что глазные хирурги творят чудеса и возвращают зрение обреченным с рождения людям. Однако ж сегодня на каждом шагу можно встретить и такую медицину, которая работает исключительно по принципу "заплатите — и мы отрежем вам все, что угодно". Увы. Впрочем, помимо вооруженных до зубов хирургов на мою близорукость покушались также и книги. Большей своей частью безобидные и безвредные, но и в той же степени бесполезные. Все эти книги, кажется, переписывались с одного первоисточника и всегда начинались с наукообразного рассказа о строении глаза. Как будто бы люди со здоровыми глазами хорошо видят только потому, что знают их строение. Открою этим авторам маленькую тайну: пользоваться глазами, печенью, селезенкой, желудком и головным мозгом можно, не имея об их строении ни малейшего представления. Многим божьим созданиям это прекрасно удается. Причем безо всякой инструкции. Ну да ладно. В конце концов, наличие в книге инструкции по пользованию глазами — не такая уж большая беда. Мне кажется, главная беда всех этих книг в другом. А именно в том, что они написаны людьми, никогда близорукостью не страдавшими, никогда от нее не избавлявшимися, а, стало быть, не до конца понимающими, как и что. Не буду спорить — возможно, все эти приспособления, системы тренировок, моральноволевые установки и оздоровительные диеты очень хороши. Я сам подпадал под их обаяние и некоторую часть своей жизни прожил в ожидании чудесного исцеления.
Каждый раз я загорался, как ребенок. Вырезал, клеил, расслаблялся, налегал на морковку (опять же, будто бы хорошо зрячие едят морковку чаще близоруких).
Иногда мне казалось, что какой-то результат как будто бы даже и есть, но проходило время, а прогресса я не замечал. Энтузиазм заканчивался, морковка тоже подходила к концу, свободного времени не хватало — все шло к черту. В душе оставался только осадок разочарования. Ни одного человека, излечившегося по книжке, я не встречал. Не буду утверждать, что таковых вообще не существует в природе. (Ведь не попадался же мне на пути снежный человек, а это еще не означает, что его не существует.) Возможно, что где-то есть на свете и снежные люди, и люди, излечившиеся по тем книжкам, и лох-несские монстры, и даже пришельцы с Марса. Возможно. Только я не встречал. Итак, книг я прочитал достаточно много. Все, какие попадались на эту тему. (Я имею в виду избавление от близорукости, а не пришельцев с Марса.) Не могу сказать, что от книг был какойнибудь вред. Нет, вреда не было. Просто не было и пользы. Впрочем, один результат, кажется, был.
По настоятельным требованиям авторов я снял очки и совершенно отказался от контактных линз. Конечно, теперь я уже вообще ничего не видел при моих –4, и весь мир для меня принял мутные, расплывчатые очертания, но какое-то интуитивное чутье заставляло меня к очкам больше не возвращаться. Собственно, очкариком я перестал быть именно тогда, однако пока всего лишь формально. Конечно, это событие не было еще тем самым, ради которого стоило бы писать целую книгу. И тем не менее это было важное событие. Очень важное.
Вывод, который я бы сделал, будь я читателем этой книги:
Необходимо отказаться от очков! Категорически. Сколько бы ни было связано с ними видимых удобств.
Пока носишь очки — ничего не получится. Очки делают тебя больным.
СНИМИ ОЧКИ!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Как я перестал быть очкариком (история моего прозрения)
День первый
В том году я жил в Питере. Мои добрейшие дядюшка с тетушкой предложили мне свою квартиру для работы над книгой, которую я тогда писал, и я, конечно же, с охотою моею и великою радостью согласился. Работалось мне хорошо, жилось и того лучше. Размеренное, лишенное всякой суеты мое существование, четкий распорядок дня, обязательная зарядка по утрам и столь обожаемая мною работа удивительным образом сочетались с уютным дядюшкиным рабочим кабинетом, до самого своего потолка уставленным книжными полками, а также и с видом на чудный парк, разбитый как будто нарочно перед самым моим окном и приводящий сразу все мои мысли в стройный и аккуратный порядок, лишь только стоило мне оторвать взгляд от письменного стола.
Все это, взятое вместе, создавало атмосферу "повышенной духовности", наполняло мою голову свежими идеями, душу радостью, а всю самую бытность мою каким-то особенным, неуловимым и возвышенным смыслом. Так мне казалось, да так, наверное, оно и было.
Весь день я плодотворно трудился над книгой (это был подростковый роман о приключениях двух старушек — Клары и Доры, — прозванных за необузданный свой характер Бешеными Бабками), после подолгу болтал по телефону с женой моей и младшим моим сыном, а вечером непременно шел гулять в парк, до которого, как я уже говорил, было совершенно подать рукой. Работа шла споро, время текло красиво и правильно, книга писалась хорошо и складно, и даже сам я, кажется, делался чуточку лучше, складнее, а может, даже и красивее. Или уж хотя бы правильнее (это уж по самой меньшей мере), В тот день я, как и обычно это бывало, неплохо потрудился, обменялся со своей семьей свежими пустяками и вышел в парк прогуляться. Была весна. Было довольно уже тепло и, что особенно важно — сухо. Дорожки парка только что освободились от талого снега, но уже и успели совершенно просохнуть, отчего гулять по ним было одно сплошное удовольствие. Что я, собственно, и делал. Я неспешно бродил по аллеям и дорожкам парка, любовался затейливой графикой не проснувшихся еще, кажется, от зимней спячки деревьев, дышал непривычным для московского жителя свежим воздухом, думал, размышлял… Питер — город особенный. Больше всего он похож на музей. За это его можно любить, а можно, наверное, и не любить. За это же. Но не согласиться нельзя: здесь каждая улица, каждый дом, каждый подъезд, да и каждый, наверное, угол — музейный экспонат. А каждая почтенная дама — настоящая музейная смотрительница. В меру доброжелательная, в меру строгая и сверх всякой меры всезнающая. Да, Питер — городмузей. И думается, что за один уже только "посмотр" здесь должны брать деньги. Но, по счастью, за посмотр здесь денег не берут, и я, пользуясь случаем, глазею на музейные экспонаты совершенно бесплатно. Как этому и положено быть во всяком музее, в Питере — кругом таблички. Кругом. Они указывают, поясняют, информируют, ограничивают, рекомендуют или же, наконец, просто висят. Настоящие питерцы их не читают. Может быть, они знают все и так, и без табличек, а может быть, даже и вовсе не замечают их. Настоящие. Настоящие питерцы. Но я — совсем другое дело. Я — ненастоящий. Я не спеша гуляю по парку, осматриваю достопримечательности и все, без единого исключения, таблички читаю. В строжайшем и обязательнейшем порядке. Так уж мне нравится.