crescendo, множились количественно и усугублялись качественно, грибами после дождя перли прямо из-под ног, однако население, продолжая являть неколебимую моральную стойкость, не обнаруживало никакой тенденции склонить голову, отречься от того, что считало справедливым и что выразило на выборах своим волеизлиянием, отстаивая простое право не соглашаться с общим мнением. Иные наблюдатели, как правило – корреспонденты иностранных СМИ, спешно присланные в страну освещать, как принято говорить на их жаргоне, событие и потому мало принимавшие в расчет местную щепетильность и локальные заморочки, с удивлением отмечали полное, абсолютное отсутствие конфликтов, несмотря на усилия – впоследствии доказанные неопровержимо – агентов-провокаторов, тщившихся создать ситуацию нестабильности, которая могла бы оправдать в глазах так называемой мировой общественности скачок – покуда еще не сделанный – то есть переход от осадного положения к положению военному. Одного из комментаторов до того обуял зуд оригинальности, что он назвал это уникальным, никогда прежде не виданным в истории случаем идеологического единодушия, сделавшего из населения политического монстра, который заслуживает тщательного изучения. Мысль эта, как ни взгляни на нее, была, в свою очередь, примером чистейшей чуши, не имеющей никакого отношения к реальности, ибо и здесь, и в любом другом уголке планеты люди отличаются друг от друга, мыслят по-разному, и не все они – бедные, и не все – богатые, а что касается людей среднего достатка, то одним достает его, а у других – его нехватка. И только в одном безо всяких предварительных дебатов дружно сходились все, но о том уже было сказано, а сказку про белого бычка заводить нет охоты. Но тем не менее возникал и у местных журналистов, и у иностранных вполне естественный вопрос – по каким таким таинственным резонам не произошло до сих пор ссоры, стычки, драки, потасовки между избирателями, оставившими бюллетень чистым, и всеми остальными. И вопрос этот показывает наглядно, до какой же степени важно для человека, избравшего себе профессию журналиста, знать четыре правила арифметики, ибо для исчерпывающего понимания достаточно было бы вспомнить, что первых было восемьдесят три процента, а вторых вкупе со всеми прочими еле-еле на семнадцать наскребешь, да еще не стоило бы забывать про весьма спорный тезис ПЛ, что, мол, подобное голосование это, выражаясь метафорически, плоть от плоти ее, и что если не все сторонники этой партии оставили бюллетень чистым – хоть и очевидно, что многие это сделали на повторных выборах, – то лишь потому, что не был им вовремя брошен такой лозунг и призыв. А расскажешь, что семнадцать сумели противостоять восьмидесяти трем, никто не поверит, ибо времена сражений, выигранных с божьей помощью, миновали. Вполне законное любопытство вызывала также и судьба тех пятисот человек, что были арестованы прямо в очереди к избирательным пунктам агентами министерства внутренних дел, а потом подвергнуты мучительным допросам и вынуждены в безмерном страдании наблюдать, как детектор лжи потрошит их, вытягивая самое сокровенное, а не меньший интерес – и судьба специальных агентов секретных служб и их помощников. Что касается первого, то тут у нас ничего, кроме сомнений, не имеется, как не имеется и возможности что-либо прояснить. Кое-кто утверждал, будто эти пятьсот продолжают в соответствии с известным полицейским иносказанием сотрудничать со следствием в видах все того же пресловутого прояснения ситуации, кое-кто – будто их отпускают на свободу, причем – мелкими партиями, чтобы не мозолили глаза, ну, а третьи, самые неисправимые и закоренелые скептики, допускали в качестве версии и то, что всех вывезли куда-то за город, неизвестно куда, и что допросы, хоть и не дают никаких результатов, продолжаются. Поди-ка пойми, кто прав. Ну, а насчет второго недоумения, то есть насчет трудоустройства агентов, тут прямо надо сказать, что сомнений у нас на этот счет нет. Как и все прочие порядочные и честные трудящиеся, выходят они по утрам из дому, забрасывают сети-удочки то в одном конце города, то в другом, приглядываясь к приметам и признакам, а как покажется, что рыбка вот-вот клюнет, применяют новую тактику, то есть отбрасывают околичности и напрямки говорят тому, кто их слушает в эту минуту: Скажу тебе откровенно, по-дружески, я вот бюллетень не заполнил, а ты. Поначалу спрошенные ограничивались уже известными нам ответами, что, дескать, никто не может быть и так далее, а самые дерзкие и особенно памятливые требовали у назойливого допросчика, чтобы представился и сообщил без отлагательств и проволочек, от имени какой власти задан вопрос, после чего предоставлялась нечастая возможность увидеть, как он удирает, поджавши хвост, потому что никакого воображения не хватит представить, что агент секретной службы отваживается открыть бумажник и показать удостоверяющее в качестве такового его личность удостоверение личности с печатью и фотографией на фоне цветов государственного флага. Но это, как мы сказали, было поначалу. Пришло время – и народная молва возгласила, что наилучшей тактикой будет не вступать с вопрошающими в разговоры, а просто поворачиваться к ним спиной или в случае вопиюще нестерпимой назойливости восклицать громко и ясно: Отвали, а, достал, если, разумеется, не будет предпочтен еще более простой и значительно более эффективный вариант посыла по известному адресу. Само собой разумеется, что в донесениях, подаваемых секретными агентами по команде, ни о чем подобном не сообщалось, а фрустрации и фиаско камуфлировались обтекаемыми формулами типа того, что приходится сталкиваться с постоянным и упорным нежеланием сотрудничества. Можно было подумать, что ситуация достигла точки, подобной той, когда два борца, равных друг другу силой и умением, пихают друг друга и не могут сдвинуть ни на пядь, так что приходится ждать, когда изнеможение одного принесет наконец победу другому. И, по мнению лица, несущего основную и самую прямую ответственность за деятельность секретной службы, патовую ситуацию удастся мгновенно переломить, если один борец поможет другому, что в данном конкретном случае значит – методы убеждения как доказавшие свою полнейшую никчемность должны быть решительно отринуты и заменены методами принуждения, не исключающими и применение грубой силы. Если столица страны за бесчисленные свои вины объявлена на осадном положении, если вооруженные силы останутся верны присяге и дисциплине и в час серьезного нарушения общественного порядка, если высшее командование даст честное слово взять на себя ответственность и, когда придет время принимать решения, не дрогнуть, не замяться – тогда секретные службы озаботятся созданием очагов крамолы и смуты, которые оправдают