Гуго вскочил, раззявив рот. Сарацин выронил стрелу. Лишь Жак не потерял самообладания, а согнулся в почтительном поклоне.
Алиенора размотала повязанный на восточный манер платок, тряхнула рыжей гривой, и солнечные блики брызнули с роскошных волос.
– Благородные рыцари, мы попадём этой дорогой в Бордо?
– Несомненно, ваше высочество, – любезно заметил Жак, – хотя вы настолько прекрасны, что любая дорога из восхищения перед вашей красотой немедленно приведёт туда, куда пожелает ваше высочество.
Герцогиня рассмеялась. При этих волшебных звуках толстокожий Гуго вздрогнул и воспылал желанием убить дюжину драконов или взять в одиночку сарацинскую крепость ради мимолётного взгляда красавицы.
– А ты красноречив, словно трубадур. Приезжай ко мне в Лангедок, рыцарь – я буду набирать новый двор.
Уже давно улеглась пыль и стих топот копыт, а троица приятелей так и стояла, не шевелясь, будто заколдованная. Наконец, Жак вздохнул и заметил:
– Я думаю, придётся нашему старому графу ещё побыть холостяком.
Детонатор
В начале был я.
И я был всем – и тьмой, и обжигающим светом, и пересохшей землёй в трещинах, и горькой водой.
Глазами, вытекшими из глазниц.
Горой из живого хрусталя.
Триллионом и единицей одновременно.
И нулём – тоже я. И бесконечностью.
Я был всем.
Всё было мной…
Тучи копились, слоились, выжимали слабых вниз – пока не устали бороться за небо. Обессиленные, тяжёлым туманом опускались на серый гранит, на мокрый асфальт. Пропитывали шерсть грустных собак и сизое оперение безучастных голубей.
Капельки висели в воздухе. Садились на лица, заглядывали в зрачки – и не видели там ничего.
Игорь Одинцов долго возился с заевшей молнией – так долго, что туман успел пробраться и под куртку, и под старенький свитер. Пригрелся на животе, уютно свернулся в подмышках.
Парень, наконец, вжикнул серебряной змейкой. Зябко сунул руки в карманы, пошлёпал по умершим листьям. Капюшон превратил мир в узкий тоннель; повёл, словно навигатор, привычным маршрутом – мимо ободранных девятиэтажек, мимо криво залепивших стены выцветших плакатов «Сплотимся!», «А ты записался в народные ратники?».
На трамвайной остановке толстая тётка хлопала себя по бокам, причитала:
– Что творят, ироды?! Наглядятся дряни, потом зассут всё вокруг.
Один – тощий подросток, растёкся по скамейке. Синеватое лицо, белые бессмысленные глаза. Обильная слюна бежит на подбородок, на грязную толстовку. Пальцы скребут по доскам, ищут.
Второй – покрепче с виду, но не усидел, упал на бетон. Лежит ничком, из-под живота вытекает мутный ручеёк.
Тощий, наконец, нащупал упавший вирлем. Прилепил к лицу: чмокнули присоски на висках, чмокнули синие губы, расплылись в блаженной улыбке.
Тётка, явно ища поддержки, обратилась к Игорю:
– Ты глянь! Посреди рабочего дня валяются уже. Раньше хоть по пьяни, а теперь – с этой срани виртуальной.
– А какая разница? – скривил губы Одинцов.
Пока поборница нравственности разыскивала аргументы, подошёл трамвай, скрипя ревматическими сочленениями.
Игорь переступил через вонючий потёк и поднялся в вагон, доставая из кармана «подорожник».
– Проректор сказал – решение уже принято. Досрочный выпуск через неделю, и всех – в армию. А кто тестирование не пройдёт – в обычные ратники.
– Да какие из нас вояки? – хмыкнул Игорь, – мы же гуманитарии. Нафиг нам это надо.
Олег передёрнул широченными плечами:
– Не соображаешь ничего? Сегодня ночью опять прорыв был, тысяч пятьдесят по Нарвскому мосту… Снесли погранцов вместе с пулемётами.
– Не слышал.
– Ты что, телевизор не смотришь?
– Нет, конечно.
Олег побагровел. Пробормотал сквозь зубы:
– Не понимаю, как так можно. С миром чёрт знает что творится, люди с ума сходят миллионами, а ты не в курсе. Странный ты.
– Ну да, странный. Телевизора у меня нет, шлема виртуальности – тоже. А ещё я не пью, не колюсь, в соцсетях не сижу и книжки читаю.
– Да причём тут книжки, – Олег, казалось, был готов расплакаться, – скажешь, тебе и сны не снятся? Мне вот опять. Будто тело расползается, как студень, кровь вытекает, а я ничего поделать не могу. Жутко. Проснулся и до утра кофе глушил, чтобы не заснуть. Год уже такая ерунда.
Игорь улыбнулся:
– Почему же? Мне снятся роскошные сны. Например, что я – огромная хрустальная гора. А потом что я – вселенная, все звёзды во мне. Греют изнутри, смеются. Щекотно так.