Глаза у подростка горели каким-то желтым нехорошим огнем. Максим невольно отшатнулся. Пешком сегодня не пойду, решил он. Хватит искать приключений. Напорешься вот на такую юность страны... он же, как бультерьер... от молодого адреналина и боли не чувствует. Мелочь есть... поеду на маршрутке.
Минут десять ушло на то, чтобы выяснить, какая маршрутка куда идет. Разобравшись наконец, вскочил на переднее сидение разболтанной газели, и поехали. У Максима, привыкшего к своей тщательно лелеемой и ухоженной Мазде, сразу возникло впечатление, что маршрутка развалится сейчас прямо на дороге. Оторвался от жизни, ничего не скажешь... Сморщенный водитель беседовал с Максимовым соседом, веселым бородатым мужиком: - Ты года какого? Шестьдесят первого? И я. А месяц? Ну надо же! И я июль. А число? Нет, я пятого... А звать тебя как? Сергей? Хорошее имя... Попутно водитель занимался экстремальным вождением: обгонял автобус по встречной, поворачивал через полосу налево, не снижая скорости, в местах заторов выныривал на тротуар, распугивая прохожих, и все это без малейшего видимого напряжения, как будто проблемы соблюдения правил уличного движения для него не существовало вообще.
Сейчас мимо провезет, подумал Максим, но, слава богу, бородатый мужик запросился наружу. Водитель проводил его словами: бывай, Серега, счастливо тебе! И добавил внушительно, трогаясь с места: коренной москвич коренного москвича всегда поймет... Максим посмотрел на него искоса и с большим сомнением, словно не понимая, что это коренной москвич делает за рулем такой развалины.
Наконец они доехали. Максим был в своем собственном квартале, по которому кружил уже третий день. Все, теперь, не отвлекаясь, прямо, решил он, сделал строгое лицо и направился к Марининому дому.
К подъезду он подошел, пропустив вперед себя сутулую девушку, в надежде, что та откроет ему дверь. Но девушка, остановившись у подъезда, стала жать на кнопки домофона.
-- Кто? - недовольно спросил шуршащий голос из динамика.
-- Откройте пожалуйста, рекламная почта, - заученным голосом попросила девушка.
-- Пошли на ...! - ответили из динамика и отключились.
Девушка встрепенулась, тоненьким женственным, с придыханием, голоском, с чувством изрекла длинную матерную фразу и, закончив, снова стала нажимать на кнопки.
С четвертого раза ей открыли, наконец, дверь, и Максим проскользнул следом за ней.
Лифт не работал. Пахло помойкой. Максим стал подниматься по темной лестнице, разгребая ногой всякий мусор, обертки от чипсов, шприцы, пластиковые бутылки. Скоро потеряв счет этажам, он остановился на лестничной клетке и принялся изучать табличку с номером этажа, еле видную под потолком и наполовину замазанную краской.
Открылась соседняя дверь, и на площадку вылезла дородная тетка с вантузом наперевес в руке. Вылезла и угрожающе уставилась на пришельца. Максим хотел уже быстро уйти, но тут в теткином облике ему почудилось что-то отдаленно знакомое. Он вспомнил: тоненькая хрупкая молодая женщина, часами играющая на пианино Шопена. Сидя у Марины, они всегда слышали где-то вдалеке эту музыку. Кажется, она в аспирантуре училась тогда... На четвертом она жила, конечно, значит, я на четвертом... По вечерам ее ждал во дворе очкастый молодой человек, они тогда над ним смеялись... как же ее звали? Наташа, выплыло из памяти. Наташа...
Изменения были так разительны, что Максим открыл рот от изумления.
-- Наташа?... - проговорил он. - То есть, извините, Наталья?...
-- А ты кто? - грубо спросила женщина, опустив вантуз и сощурив глаза.
-- Помните, - быстро заговорил Максим, - тут Борька Додонов жил двадцать лет назад, на седьмом этаже, мы к нему ходили, и к Марине еще ходили, на третьем, Борька тогда с родителями в аварию попал, когда они на юг ездили, помните меня?
Наташа всплеснула руками.
-- Господи! - проговорила она радостно. - Ну, как же узнаешь? Вы ж маленькие тогда были, противные такие, а теперь вон какой солидный... ты - Коля?
-- Нет, я Макс, - возразил Максим.
-- Да, да, я путала вас, - согласилась Наташа. - Ой, ну надо ж!
Максима удивила ее радость. С чего бы...
-- Я к Марине иду, - сказал он. - Заблудился, кажется.
-- Да у нас лампочки выворачивают, сволочи, - пожаловалась Наташа. - А Маринку сейчас не застанешь, она по четвергам в фитнесс-клуб ходит, за углом здесь, в сауне парится... Ты зайди, зайди. Подождешь.
Она отступила назад и пропустила Максима в квартиру. При свете Максим увидел, что она изменилась гораздо больше, чем ему сперва показалось. Фигура расплылась до полной бесформенности, лицо тоже было как полный морщинистый блин, а вместо копны пушистых каштановых волос были какие-то клочья, стянутые резиночкой. Пьет она, что ли, подумал Максим. Они прошли через коридор, весь заставленный до потолка картонными коробками и заваленный каким-то тряпьем, пахнущим нафталином и молью одновременно. Кухня вся была увешана сохнущим бельем, а на стене напротив стола была пришпилена большая фотография черноволосого молодого человека в кожаной куртке, нахально и белозубо улыбающегося в объектив.
-- Садись, - сказала Наталья, указав на табуретку. - Сейчас чайку попьем. Видишь, как живу...
Она развела руками.
-- Давно не видно вас никого, съехали, что ли, куда?
-- Да, - сказал Максим. - Мы давно переехали.
-- Ну да, - Наталья вздохнула. - А я все тут же, как видишь...
-- Я собственно, к Марине шел про Борьку узнать, - сказал Максим. - Вы ничего про него не слышали?
Наталья снова тяжело вздохнула и покачала головой. В этом ее качании Максиму тоже почудилось нечто алкогольное. Что ж за дом стал, подумал он.
-- Нет, - сказала она. - За все эти годы - ничего... Несчастный парень, господи, и семья так погибла страшно... Но Марина, может, и знает. Ты у нее спроси. Пойдешь к ней, так и спроси.
Она повернулась к плите и зажгла чайник.
-- А это кто? - спросил Максим, указывая на фотографию. Никаких признаков того, что здесь обитал мужчина, он по дороге не заметил, но раз уж фотография висит на видном месте, значит, хозяйка не обидится на расспросы.
-- Это? - сказала Наталья и вздохнула в третий раз и неуверенно покачнулась. - Это Марат... Это и судьба моя, и болезнь моя, и все... Да... Я ж сейчас на рынке торгую. Сумками, обувью... Нужны будут, приходи. У меня товар хороший... Да... - она тяжело задумалась. - Все молодые тогда были, хорошенькие... А потом пошло... Я, знаешь, чем только не торговала... И в Польшу ездила, и в Турцию, и товар возила... Сейчас хоть не вожу, на месте торгую... А ты как? Ты кто?
-- Я-то, - сказал Максим задумчиво. - Я, пожалуй что, бизнесом занимаюсь, так сказать можно. Я бизнесмен.
-- Биз-нес-мен? - произнесла Наталья по слогам и сделала какую-то гримасу, так, что лицо ее расплылось, как игрушка-трансформер, и стало подобным чему-то морскому, кальмаристому, и так же пошло слегка пятнами. - Это хорошо... Это вы все так говорите. А что ты умеешь, бизнесмен? Ушами умеешь шевелить? А язык в трубочку сворачивать? А иголкой щеку протыкать? Вот видишь. Дерьмо ты, а не бизнесмен, - сказала она благодушно. - Ничего ты не умеешь. Я и сама-то ничего не умею. Только шишек мне жизнь набила, а умений-то, знаешь, никаких и нет. Только чужие деньги считать, да чужим же отдавать... Маринка тоже вот... ну, ты с ней поговоришь...
Максим хладнокровно смирился с приговором. Не обижаться же, в самом деле.
-- А в Борькиной квартире, я смотрю, сейчас какие-то алканы, что ли, живут? - спросил он. - Там Вася какой-то...
-- Да уж, - усмехнулась Наталья. - Повезло девке. Представляешь, она за эту тварь замуж вышла, да еще и в квартире его прописала. То есть от него вообще никуда теперь не денешься, только разве если сдохнет под забором, да ведь не дождешься, такие век живут. Жену, детей в гроб вгонит, а сам всех переживет. Вот так вот. Бедная девка... Но сама во всем виновата, характера нет никакого...