-- Блажен, кто верует, - сказал пузатый, сплетая пальцы рук. Золотистым бликом сверкнуло обручальное кольцо на безымянном. - Такой долг ты век не отдашь. Себя не обманывай... А впрочем... - он помолчал. - Хоть долю малую, и то неплохо...
-- Вот и я подумал, - продолжал Борька. - Да мне время от времени такое приходит... Вернуться. Попутешествовал, и хватит. К себе пора. На исходную. Взять свое имя, которым мама с папой назвали... Сделать нормальный паспорт... В общем, стать собой... Не мальчик уже, чтоб, как Штирлиц, с чужими фамилиями шататься, как в цирке... Устал...
Максим снова вздохнул и полез во внутренний карман.
-- Твой паспорт я тебе могу хоть сейчас отдать, - сказал он.
Он развернул корочки и вложил в Борькину руку.
-- Не бойся, настоящий, - сказал он. - Тут даже фотография на тебя похожа. Долго подбирали в честь умершего друга... Даже кастинг объявляли... Чтобы твою память не оскорблять несходством. Как же! Покойный друг для нас святое... то есть извини, тьфу-тьфу, - он сплюнул. - Так считали... Только пользоваться им не советую. На нем, - Максим постучал пальцем по фотографии, - лет на десять будет всякого... А тебе к своим блужданиям еще только ходки недостает...
Борька молча разглядывал в темноте фотографию. Двойник смотрел в объектив круглыми оторопелыми глазами, и выглядел, как стукнутый мешком.
-- Ты же наш талисман, - продолжал Максим. - Наша звезда путеводная... Без тебя, можно сказать, весь наш бизнес никуда... - он махнул рукой и замолчал.
-- Ох, господи! - выдохнул наконец Борька.
Он резко встал и прогнулся назад, как будто у него заболела спина.
Максим и пузатый подняли головы и дружно смотрели на него снизу вверх.
-- Ну, значит, не судьба, - сказал Борька негромко, словно самому себе.
Максим молчал.
- Так мне все и казалось, - проговорил Борька, адресуясь не ему, а куда-то в пространство и напряженно морща брови, словно припоминая какие-то ускользающие подробности. - Не хотел я вас искать. Боялся... Мне все время что-то чувствовалось...
-- От корешков верных, - добавил негромко пузатый. - Упаси бог... Это оно так всегда бывает...
Он отбросил окурок и быстро сплюнул в сторону.
Борька все покачивался, расправляя плечи и морщась.
-- Ну? - спросил он кого-то невидимого. - Ты чего?
-- Мужики... - робко произнесли из темноты, и неяркий свет заслонила темная фигура в тренировочных штанах с пузырями. Фигура беспокойно разводила руками. - Десятки не будет?.. Я тут... это...
Пока Максим разглядывал своего недавнего знакомого Васю, гадая, узнал ли он его, и как реагировать правильно, пузатый снова очень убедительно и мрачно сказал:
-- Иди отсюда.
Вася замер с явным намерением немедленно исчезнуть, но тут его остановил Борька.
-- Подожди, - сказал он. - Пойдем, у меня будет... - он тронул Васю за плечо и, обернувшись, сказал. - Судьба... Ладно, увидимся. Когда-нибудь...
Максим смотрел им вслед, как они выбрались на асфальтированную дорожку и направились все к тому же магазинчику. Потом убрал паспорт. Пузатый, не двинувшись, сидел и разглядывал какое-то из окон. Наверное, свое.
- Не люблю я, когда так говорят, - передразнил он. - "Судьба..." Это бабам можно только... - он назидательно поднял палец. - Но и ему тоже. Ему можно.
Потом он поднялся.
-- Бывай, - бросил он через плечо и пошагал к подъезду.
Максим остался сидеть. Закурил. С Борькиным уходом Борька как-то сразу улетучился из его мыслей, и тяжелая обида взяла его за горло. Тварь... из-за нее я еще семью бросил... И что теперь? В мозгу у него уже метались один за другим планы раздела имущества, один другого ловчее. Отдавать не хотелось. Выгнать бы ее вообще к чертовой матери. Нет... с ней такой номер не пройдет. Суд? Тут больше денег уйдет на адвоката, да и Серега ей своего даст, у него адвокат еще та сволочь. Юрий Германович... Максиму вспомнились жирная улыбка Юрия Германовича, бриллиантовые гайки на пальцах и галстук-бабочка, и стало противно. Квартиру жалко, хорошая квартира, дорогая. И район... может, припугнуть?... Да она сама кого хочешь припугнет... С нее станется... Какому-нибудь любовнику-водопроводчику тесак в руки сунет... Сядет потом, но от этого самому не легче. Башни-то нету, мозгов тоже... Что на работе? Обязательств на мне нету... права подписи даже нету, слава богу. Оформить, конечно, могут задним числом, чего-нибудь повесить... Надо Тольку предупредить, чтобы следил... И Коляна тоже. Могут ведь, все могут, в том-то и дело... И главное, за что она его так? Что, Серега денег ей, что ль, давал? Чушь, у него снега зимой не выпросишь... Погоди... - подумал он удовлетворенно. - Еще локти кусать будешь... Счета... Ну до счетов никто не доберется, ни Серега ни она... Ладно... Пусть устаканится для начала.
Он посмотрел на часы, полюбовавшись ими лишний раз, и поднялся. Правильно я их тогда купил... Сегодня - к родителям, подумал он. Правда, не в гостиницу же ехать. А завтра разберемся...
Он вышел к остановке. Рядом стоял продуктовый киоск, какой-то мужик буднично писал на стенку, словно так и надо, а киоскерша, высунувшись по пояс наружу, кричала: "Сволочь! Пошел вон отсюда!". Однако почему-то не выходила. Максим усмехнулся и тормознул "Жигули" почище.
-- На Щукинскую, - бросил он водителю.
Тот кивнул, но, когда Максим залез внутрь и захлопнул дверь, протянул ему бумажку и карандаш. На бумажке криво было написано "Куда?". Боже, подумал Максим и хотел уже вылезти, но машина уже тронулась, орать глухому водителю было уже бесполезно, и он смирился. Ладно, подумал он. Главное, чтоб не слепой и не безрукий. Зато не станет приставать с разговорами за жизнь... Борька ж вот тоже такой...
Он послушно нацарапал на бумажке требуемый адрес и ткнул водителю в лицо. Тот покивал, соглашение было достигнуто, и они молча поехали. Только фиг я тебе лишнего заплачу, думал Максим. Надоели вы мне все, больные и увечные... и вообще все надоели.
Родительский подъезд неприятно удивил. Дурными запахами и грязью. Максим уже успел у себя дома от этой экзотики отвыкнуть. Эк, как тут, подумал он. Стоило переезжать из родных пенатов. Но ничего. Я ненадолго. Он позвонил в дверь, и отцовский голос весело закричал из-за двери:
-- Славочка, я сейчас!..
Здрасте, подумал Максим. И тут не ждали. Славочку какого-то ждут... В общем, надо было, конечно, позвонить... Но это ж родители все-таки, не кто-нибудь.
Открылась дверь, и отец - Николай Георгиевич - ахнул:
-- Батюшки!.. Что такое? Что случилось?
-- Ничего, - ответил Максим хмуро. - Войти-то можно?
-- Да входи, входи... Что, с Валей что-нибудь? Или поругались?.. Нина!..
Но мама - Нина Максимовна - уже мчалась к двери, на ходу вытирая руки о фартук.
-- Что, что такое, в чем дело? Ты какими судьбами?
Изучив за несколько секунд лицо сына и составив себе представление о причине его появления, она произнесла:
-- Ночевать будешь? Эх, говорили тебе, дураку... Есть, небось, хочешь?
Максим тут обнаружил, что есть хочется чрезвычайно. С утра во рту крошки не было... Чего ж удивляться, что так фигово...
-- А я-то думал - Слава... - проговорил Николай Георгиевич, суетясь и мешая проходу. - Сейчас Слава обещал заехать. Брат Александра Арсеньевича... Помнишь Сашу, он в Америку уехал, а Слава до сих пор в институте работает...
-- Ай, к черту твоих всех Слав, дай сыну-то войти, - отрезала Нина Максимовна, приговаривая вполголоса. - Говорили дураку, говорили... Не слушал...
Вот, приперся, подумал Максим. Сейчас все дружно вспомнят, как ему не советовали уходить от первой жены, сейчас заявится еще этот Слава из института, будет жаловаться на нищую жизнь, и я еще окажусь виноватым за то, что развалили страну... Интересно, сестра дома или нет, еще и она добавит... В коридоре мелькнула худая и очень некрасивая девочка-подросток, и Максим даже не сразу понял, что это племянница, которую он года два как не видел. Господи, вот уродину вырастили...