Но я неотступно думаю об этом. И в те выходные, когда мы едем на северное побережье и останавливаемся в квартире, принадлежащей родителям Анджелы, мое сознание захвачено образами увиденного. А также размышлениями о непредсказуемости жизни, о ценности времени, проведенного вдвоем, и, главное, о том, как выглядит настоящая любовь. Ей не нужны никакие вещи, не нужно ничего, кроме того, что существует между двумя людьми.
В субботу утром я просыпаюсь рано, осторожно бужу Анджелу и говорю ей, что нам нужно совершить пробежку по пляжу. Она спрашивает, не сошел ли я с ума, и предлагает заняться кое-чем другим, но я отвечаю, что мы должны побегать. Кажется, она замечает, как это важно для меня, потому что встает, и мы надеваем кроссовки. Мы идем по дюнам к пляжу, песчаный тростник царапает нам руки. Безоблачное небо, простирающееся над гладью моря, залито зимним утренним светом, с отливом пляж почти опустел, только песок мерцает алмазным блеском. Мы идем по мягкой песчаной ряби к воде, туда, где песок плотнее, и смотрим на горизонт.
— Красиво, — говорит Анджела, и мы погружаемся в молчание.
К нашим ногам подбирается искристая волна с тонкой белой каемкой, заставляя меня вспомнить белое кружево, исполнившее роль подвенечного платья и в тот момент затмившее красотой самые дорогие наряды. Каждое мгновение, проведенное в той палате, оказалось для меня более реальным, чем все когда-либо мной пережитое. И я постепенно пришел к решению. К решению о свадьбе, об Анджеле, о том, есть у нас общее будущее или нет. В каком-то смысле оно очень простое, потому что все сводится к одному: предпримет ли она попытку уговорить меня работать на ее отца. Если да, то я пойму, что у нас никогда не будет независимой жизни, мы навсегда окажемся в чужой тени и уже не сможем самостоятельно располагать собой. Поэтому я нервничаю, когда мы поворачиваемся боком к морю и начинаем разминочную ходьбу. Я напуган тем, что этот момент наконец настал, потому что, несмотря на полную синхронность наших шагов, мне неизвестно, куда они нас приведут.
Пятиминутная ходьба кажется мне вечностью, и я проверяю телефонное приложение, чтобы удостовериться, что оно не зависло. Затем начинается пробежка, и я сохраняю весьма умеренный темп, даже вынуждаю Анджелу замедляться, устремляясь к уходящему в море каменному пирсу в конце пляжа. Наши лица омывает свежий воздух, и на мгновение нам начинает казаться, что мы вдыхаем какой-то разрешенный наркотик. Иногда нам под ноги бросается небольшая волна и жалобно всхлипывает, когда мы отшатываемся от нее. Видимо, начинается прилив. Через несколько минут я чувствую, как Анжела дергает меня за руку, чтобы я остановился; я решаю, что возникла какая-то проблема, но она всего лишь хочет, чтобы мы сбросили кроссовки, поэтому мы оставляем их на пляже, подальше от воды, и снова бежим вдоль кромки моря, вздымая ногами сверкающие брызги. Анджела прекрасна в утреннем свете, без единого штриха косметики, и мне кажется, что у меня разобьется сердце, если я взгляну правде в лицо и пойму, что то, что между нами есть, не сработало. И вот я с огромным трудом стараюсь продлить эти драгоценные мгновения, не желая, чтобы мы когда-нибудь добрались до конца пляжа. Анджела бежит хорошо, демонстрируя столь свойственную ей решимость, даже если иногда и морщится от ледяной воды; а вода эта так чиста и прозрачна, что видны волнистые песчаные гребни, которые мы чувствуем под своими ступнями.
Далеко в море грязным пятном на горизонте затаилась неподвижная тень танкера, и иногда наши шлепки по воде сливаются в нестройном дуэте с криками чаек. Но мы продолжаем бежать, и пускай мне этого ужасно не хочется, каменный пирс становится все ближе. Все ближе и ближе, как бы я ни старался замедлить наши шаги. Внезапно Анджела устремляется вперед, решив меня обогнать, и я с радостью поддаюсь ей, труся следом в кильватере ее брызг. Она вынуждена дожидаться меня у начала пирса, присев на один из черных камней, служащих волнорезами.
— Чего плетешься, рохля? — поддразнивает она меня.
Я не отвечаю, потому что не знаю, с чего начать, но Анджела как будто инстинктивно догадывается, что у меня на душе, и говорит, что нам надо кое-что обсудить. Я сажусь рядом с ней на камень, и мы снова смотрим на море, не зная, с чего начать. Наконец Анджела спрашивает:
— Чем ты ответишь на папино предложение о работе?
— Я собираюсь отказаться, — сообщаю я и пристально смотрю на Анджелу, чтобы увидеть ее реакцию.
После паузы она произносит:
— Хорошо. Рада, что ты меня не подвел. Я сказала папе, что ты не согласишься.