— Открой дверь, Рэйчел, — тихо говорю я, с трудом контролируя дыхание и гнев.
Но она открывает ее прежде, чем я успеваю договорить, и вот уже я оказываюсь в прихожей и смотрю на свою дочь с синяком под глазом и рассеченной губой. За ее спиной маячит Элли, у подножия лестницы стоят два чемодана и пластиковые пакеты, набитые одеждой.
— Где он сейчас? — спрашиваю я, но Рэйчел мотает головой. Она как будто не может заставить себя посмотреть на меня.
Элли спрашивает, почему я так смешно одет; я опускаюсь перед ней на колени и объясняю, что немного пробежался. И когда я спрашиваю внучку, не хочет ли она немного пожить у меня, она улыбается и кивает, а потом осведомляется, может ли мамочка тоже пойти с нами.
— Да, мамочка тоже может пойти, — говорю я и, подойдя к Рэйчел, обнимаю и крепко прижимаю к себе, а ее тело внезапно сотрясает судорога, и мне кажется, что, если бы я не поддержал ее, она бы упала.
Рэйчел ничего не говорит, но теперь плачет, и на мою шею капают горячие слезы.
— Ты в безопасности, — говорю я. — Больше тебя никто не обидит.
Я дотрагиваюсь до волос дочери (чего не делал уже очень давно), та распрямляется и смахивает слезы тыльной стороной ладони; и тут я вспоминаю, как много-много лет назад, в детстве, она точно таким же движением вытирала глаза, упав с качелей и ободрав коленки.
— Нам нужно торопиться, — бормочет Рэйчел. — Я не знаю, когда он вернется.
И когда я смотрю на ее израненное лицо, в моей душе вспыхивает ярость, о существовании которой я даже не подозревал, и мне хочется, чтобы Марк вернулся. Я почти жажду, чтобы он сейчас вошел в эту дверь, потому что во мне бурлит расплавленный гнев, готовый выплеснуться наружу, но потом я смотрю на дочь и внучку и понимаю, что главное сейчас — не мои чувства, а их безопасность. Поэтому я беру два чемодана и жду, пока Рэйчел соберет пакеты. Элли настаивает на том, чтобы ей тоже дали что-нибудь нести, мы находим для нее самую легкую сумку, а затем торопливо возвращаемся ко мне домой.
Я знаю, что лучше не принуждать Рэйчел рассказывать о произошедшем, поэтому просто жду, пока она сама будет готова; она раскрывается постепенно, и ее слов достаточно, чтобы я понял, в каком мире она существовала. Но когда я говорю, что мы должны пойти в полицию, дочь качает головой. Я долго уговариваю Рэйчел позволить мне сфотографировать ее лицо. Когда я наконец это делаю, она не смотрит в камеру, словно стыдится самой себя.
Через пару часов Марк барабанит во входную дверь. Элли со страхом бросается в трясущиеся руки матери, а я велю девочкам идти наверх. Я не из тех, кому знакома настоящая бравада, мне удалось прожить целую жизнь, ни разу никого не ударив, однако я озираюсь по сторонам, надеясь найти, чем бы вооружиться, прежде чем я открою. Я ничего не нахожу, однако подхожу к двери не безоружным, потому что еле сдерживаю новый прилив гнева.
Когда я открываю дверь, Марк уже готов ворваться и пронестись мимо меня, но я умею заполнять собой пространство, и он не переступает порог. А вот драться или даже говорить на повышенных тонах я совсем не умею — наверное, это кто-то другой хватает Марка за горло и бьет головой о металлический дверной молоток, а потом сообщает ублюдку, что ноги его не будет в этом доме, иначе, трам-тарарам, кое-кто вышибет его отсюда. После чего я снова вцепляюсь Марку в горло, так что у него выпучиваются глаза, а потом отпихиваю и захлопываю дверь. Он поворачивается на пятках и в бессильной злобе обзывает меня жирной тушей. Когда я оглядываюсь, Рэйчел стоит на лестнице с телефоном в руке и сообщает, что позвонила в полицию. И я горжусь ею. Через два часа Марка арестовывают и предъявляют обвинение в нападении и хранении наркотиков класса А с целью сбыта.
Я не надоедаю Рэйчел разговорами, и они с Элли, устроившись на диване, смотрят мультики. Я вспоминаю о пропущенном забеге: наверное, все втайне решили, что я струсил. Звонит телефон — это Кэти; я просто говорю ей, что у меня семейные проблемы, но, кажется, она все понимает. Кэти бежала очень медленно, но ей было все равно, а Брендан уложился в двадцать две минуты, но потом вернулся и снова побежал с Анджелой. До финиша добрались все, а Яна спросила у Кэти, как поступить в университет, а дочь пригласила ее в Австралию и оплатит дорогу. Новости горохом сыплются из Кэти, и я выслушиваю их почти в молчании, не в силах разделить ее волнение.
Вечером я готовлю ужин для всей семьи, и мы усаживаемся перед телевизором. Около восьми, когда Рэйчел уже собирается укладывать Элли, мы оба вздрагиваем от стука в дверь, но я уверяю нас обоих, что это не Марк. Я осторожно выглядываю на улицу и поначалу теряюсь. У моей калитки стоит кучка людей со светодиодными фонариками на лбу, и у меня на секунду возникает мысль, что это рождественские славильщики, но потом вперед выходит Полин и произносит: