Аня вспоминала, как дико она боялась рака. А вот и не было у нее никакого рака! Но лучше бы он был. Аня «видела» всю эту картину: она борется, сколько сможет, потом лежит в больнице, исхудавшая, бледная, покорная, но … благостная. Олег делает все, чтобы она не страдала. Семья толпится в палате, и она тихо «уходит». Или она уже несколько дней в коме, на капельницах. Надежды нет. Но ей уже «хорошо». В палате только медсестры, которые констатируют ее смерть и под утро звонят Феликсу, а он — детям. Дальше — понятно. Аня ездила на работу мимо «Funeral House», солидного одноэтажного похоронного заведения, около которого часто стояли машины, и «выбирала» его для себя. Закрытый гроб, ну … хоть белый, на крышке цветочки … торжественная музыка. Она, кстати, выбрала для себя музыку, какая ей нравилась, и сказала об этом Лидке, еще давно. Лидка не удивилась. Потом гроб уходит в нишу, девочки промакивают глаза и поддерживают Феликса. Сашка … достойно поодаль. Ну, в общем — нормально, как у людей. Но, в том-то и дело, что ничего этого у нее не будет: ни болезни, ни прощаний, ни гроба, ни страдающего Феликса, ни плачущих дочерей, ни достойного, мужественно сдержанного Сашки.
Можно ли такое принять! А куда она денется? Куда? Ей, ведь, так и не объяснили. Ой, нет, не может быть, чтобы она «никуда» не делась, так не бывает. Аня уговаривала себя, что не бывает. Да, впрочем, она была уверена, что вся ее семья себя тоже в этом уговаривала. Ее жизнь продолжалась … пока продолжалась. Кто что мог знать? Никто.
У нее начались определенные проблемы с Феликсом. Собственно, проблемы были со всеми, но с Феликсом их было больше, он был всегда рядом. С Аниной точки зрения, Феликс слишком много смотрел телевизор. Он приходил с работы, они ели и сразу усаживались за телевизор. То сериалы, то политические передачи. Сериалы казались ей скучными, а российская политика не интересовала вовсе. И зачем ему были нужны все эти подробности, но на ее замечания он реагировал с ужасной запальчивостью. «Аня, что ты хочешь, чтобы мы делали? Что тебе нужно от меня?» — кричал он. Да, ничего ей было не нужно. Аня и сама не знала, чем унять свою тоску, чем заняться. Она часто думала о будущем, причем не о будущем детей и внуков, а о своем … И хотя она прекрасно знала, что не стоит с Феликсом об этом разговаривать, но не могла удержаться:
— Фель, а что дальше будет?
— Ань, не начинай! Будем жить, а там видно будет. Что будет — то будет. Откуда я знаю.
— Нет, ты мне скажи. Я устала от того, что вы все делаете вид, что ничего со мной не происходит, а со мной происходит … Если так дальше будет продолжаться, то … что?
— Что ты имеешь в виду? Хочешь мне сказать, что ты «уйдешь»? Ань, не мучь меня.
— Нет, я не об этом. Просто я хочу знать, как это будет. Подробно. Вот я делаюсь все моложе: буду девчонкой, потом совсем маленькой, … ребенком, младенцем … Так? Давай поговорим … ты же сам хотел поговорить. Помнишь?
— Хотел, а теперь не хочу. Я не знаю, Аня. Никто не знает. Может этого никогда не произойдет. Вот в последнее время ты практически не меняешься. Я не вижу никаких изменений. А ты видишь?
— Фель … а вдруг будет так, как я тебе говорю. Я знаю, ты тоже об этом много раз думал. И дети думали …
— Да, Аня … думали. Я тебе ничего не говорю, потому что я не знаю. Вот, хоть режь меня. Просто я хочу, чтобы ты знала: какая бы ты не была, ты — наша, моя. Вот и все. Никто ни в чем не виноват. Понимаешь?
— А Сашка знает?
— Знает, Ань. Он тебе не звонил?
— Звонил, да … ничего не сказал, просто спросил, как я себя чувствую. Я замечательно себя чувствую. Твою мать … будь проклято мое здоровье!
Аня всхлипнула, Феликс пересел к ней поближе и обнял. Она прижалась к нему и тоже судорожно его обняла, зарываясь лицом в его плечо, обтянутое старой майкой. Он гладил ее по спине, промокал бумажной салфеткой ее заплаканные глаза и Аня с ужасом увидела, что он тоже плачет.
— Да, ладно, Фель, прости меня. Я не права, действительно, я тебя мучаю. Я не буду. Надо жить, и может все у нас будет хорошо.
Феликс улыбнулся и потащил ее в спальню. Он повернул ее к кровати, легонько толкнул и повалил. Его жесты ему самому казались, вероятно, игривыми, но Аня совершенно не заводилась. С недавнего времени она заметила, что совершенно Феликса не хочет. Он лежал с ней рядом, близко придвинувшись, потом стал водить руками по ее телу и громко дышать. Ему явно нравилось ее молодое тело, он стал в десять раз более активен, чем раньше. Вот, даже свет не погасил, откинул одеяло и смотрел на голую Аню … Она тоже видела его в свете настольной лампы. Его дряблый живот, мягкие просевшие мышцы, седые волосы по всему телу, руки в старческой «гречке», обвисшую кожу на шее, плохо выбритые волоски на подбородке и волоски, торчащие из носа. Феликс был старик, неплохо сохранившийся, еще в силе, некогда такой красивый, мощный, умелый, а сейчас … просто старик, который ею не воспринимался больше как мужчина. С какой это такой стати, она должна быть с таким старым … Это какой-то ужас. «Аня сними рубашку… Аня не надевай ничего …» Фу. Но что ей было делать? Аня никак не отвечала на ласки, никак … Она повернулась к нему спиной, предоставив Феликсу самую противную, пассивную бабскую «карт-бланш»: делай, что хочешь, только быстрее… я тебя не вижу, и ты не видишь моего лица. Впрочем, и хорошо, что ты его не видишь, ведь, на нем написано отвращение и брезгливая покорность. Феликс вошел в нее, и Аня с неприязнью почувствовала, что его член не расправляется в полную силу, вернее это для Феликса теперь и была «полная сила». «Черт … я даже ничего не чувствую. И зачем мне это надо … быстрее бы …» Анино желание сбылось: через пол-минуты Феликс засопел и кончил, как мальчишка, убого сосредоточась на собственном оргазме, не умея продлить акт до его логического завершения. Как прекрасно он умел делать это раньше. Аня помнила, как в их первые разы он не уставал ей повторять, что мужчина может считать себя состоявшимся только, если женщине с ним хорошо. А теперь что … только так? По-стариковски? Будь неладен этот геронтологический секс. Феликс блаженно поцеловал ее плечо, пощекотал шею, продолжая оставаться в ней, стараясь продлить свое удовольствие. «Вот урод! Он считает, что его опавший конец — это такое счастье» — Аня грубо высвободилась, и повернувшись к нему, закричала: