Никто не мог ей помочь, хотя она почему-то ждала их помощи. Новый год — это надежды, а у нее их не было. С каждым месяцем она все больше расходилась во времени со своей семьей, как в старых задачах о поездах, которые шли навстречу друг друга из пункта А в пункт Б: встретились в одной точке, и разъезжаются. Впрочем, Аня в глубине души продолжала считать, что она остановится, остановится именно на этом отрезке, и тогда … ей дадут другие документы и можно будет начать новую жизнь … вместе с Беном. Аня заснула и наутро проснулась отдохнувшей и свежей. Ей снилось что-то хорошее, но она не помнила, что именно.
Феликс за завтраком начал с ней обсуждать, какова будет тактика их семьи по-поводу Аниного исчезновения. «Опять за свое …» — Аня смирилась:
— Ань, с работы ты уволилась. Им не надо ничего объяснять. Мы с девчонками подсчитали: осталось всего несколько человек, родственников и друзей, которым надо что-то сказать. И … дети.
— Ну, ладно. Что вы хотите сказать? Я не против.
— И что ты хочешь, что бы мы сказали?
— Да, пофиг мне. Говорите, что хотите.
— А если брат из Израиля позвонит?
— Ну и что? По скайпу мы с ним не разговариваем. А голос у меня прежний. Поговорю. Он редко звонит.
— Ань, это сейчас у тебя прежний голос. А потом?
— Что потом?
— Ну, хватит, Аня, не хочешь говорить об этих важных вещах, так и скажи. Тебе безразличны все твои друзья и родственники?
— Ага. Скажите им, что я умерла. Что еще скажешь? Что тут мудрить?
— Ты правда этого хочешь? Ничего, что они будут страдать?
— Фель, ну что я могу сделать? Будь реалистом: умерла. Это правда. Подробности никому неинтересны, да в любом случае, нашей истории никто не поверит. «Умерла» — проще.
— Тебе проще?
— Да, нет! Вам. Мне все равно.
— Хорошо. А дети?
— Феликс, вы хотите, чтобы я об этом думала? Я уверена, что вы все решили. У вас есть версия, как им мое исчезновение преподнести. Да, пора им что-нибудь сказать. Так говорите! … Вперед! Только от меня отстаньте.
Феликс набросал Ане вариант объяснений, на который Аня сразу согласилась, даже не спросив, кто конкретно его придумал. Детям скажут, что бабушка уехала лечиться в Москву, что у нее серьезная болезнь и в России ее лечить лучше и дешевле. Дедушка с ней туда, якобы, ненадолго съездил, побывал у родственников и привез из Москвы бабушкину племянницу, тоже, кстати, Аню. Она совсем молодая девушка, и, предположим, сирота, и … пока она поживет с дедушкой, а потом уедет обратно. Потом к ним будут «приезжать другие» родственницы-девочки. «Посмотрите, дети, как бабушкина племянница похожа на молодую бабушку! Что ж удивляться? Они же родственники». Феликс в лицах озвучивал перед Аней эту версию, и хотел, чтобы Аня ее одобрила и внесла свои изменения. «Логично, Ань?» — спрашивал он ее. «Логично, логично. Я в вас не сомневалась» — отвечала Аня, почему-то очень раздражаясь.
Феликс вообще ее в последнее время не понимал. В этой молодой, капризной молодой девушке уже почти не проглядывалась ни его жена, ни мать его детей. «Неужели он такая была раньше, до меня?» — спрашивал он себя, и понимал, что дело не в этом. Дело в уникальном новом опыте Ани, опыте не поддающемся никаким психологическим и психиатрическим объяснениям. Ему как ученому, клиницисту было бы невероятно интересно наблюдать за этим случаем. То-есть было бы интересно, если бы речь не шла об Ане, о нем, о них всех. Но это была, к несчастью, Аня, и какой теперь из него был сторонний наблюдатель и клиницист? Разве в таких обстоятельствах можно было быть адекватным? Аня ему рассказывала, что в ФБР ей сказали, что ее «случай» — восьмой. Да, хоть бы и так. Восемь случаев — это статистически несерьезно.
Детям родители объяснили, что бабушка заболела и они с дедушкой уехали в Москву. Лина и Яша ничего не спросили, а Ника как раз настойчиво спрашивала, «что с бабушкой, и выздоровеет ли она?» Через какое-то время, она вновь спросила Лиду «а я бабушку увижу или она умрет?» Лида сказала, что они не знают, но с бабушкой можно поговорить по телефону, если Лика хочет. Можно и имейл ей написать. Дети по разу действительно Ане написали и она им ответила. Потом переписка заглохла. Дети писали явно по настоянию родителей. Когда Катя и Лида перестали их заставлять, ни Лина, ни Лика писем больше не писали. Да и инициативы позвонить бабушке тоже никто из них не выказал.