— Да, я маму так уважаю. Ей трудно дать ее возраст. Ты согласна?
— Да, мать молодец! Дай бог нам такими быть в ее возрасте.
— А что она раньше-то не худела? Вот что я не понимаю.
— Ну, она и раньше худела, ты что не помнишь?
— Нет, сейчас она просто загляденье. Смотри, какая фигура!
Феликс слушал дочерей, их восхищение маминой фигурой, и тоже очень Аней гордился. Он даже перехватил заинтересованные взгляды Лешки с Олегом. Их взгляды были, разумеется, с привкусом «ну, бабушка дает …», но все-таки. Феликс вздохнул: «эх, видели бы ее парни раньше. Что бы они сказали? Тут и женщин таких нет! Слегка богемная Нюрка входящая в чью-нибудь гостиную и моментально притягивающая к себе внимание».
И однако, он видел то, чего не видели дети: Аня изменилась не только внешне. В ней появилось то ли что-то новое, то ли давно забытое старое. Это даже ему самому было трудно объяснить. Он видел свою Аню, но только ту, давнишнюю, московскую, ту, которую знал только он, дети ее такой не помнили, да и к моменту их рождения она изменилась. Аня последнего времени, тяжелая, угасшая, часто равнодушная, или слегка раздраженная, исчезала. Как странно, какое на женщину оказывает влияние потеря веса. Ему нравилась перемена, но … Феликс и сам не знал, что его настораживает.
Чем больше Аня менялась, тем неувереннее Феликс себя чувствовал, он бесконечно искал ключи и выходил на стоянку проверить выключил ли он машину, запер ли дверь на работе, ему стало трудно совершить покупку, он просто не мог ни на чем остановиться, при выборе его стали охватывать навязчивые сомнения. Он прекрасно знал, что это не совсем нормально, что в его жизни есть что-то, что вызывает это состояние. Этим «что-то» и была Анина перемена. Феликс никак не мог нащупать, что с ней «не так», и мучался. Хорошо, что они к врачу недавно сходили, и … все нормально. Да, только в глубине души Феликса точил мерзкий червячок сомнения: да что там это обследование могло выявить? Томографию головного мозга не делали, УЗИ внутренних органов не делали и еще много чего не делали … У него у самого не было боязни рака, это Аня этим отличалась, но … так похудеть! Да, если бы только … вес, а ее седина? Никто не замечал, и он старался не замечать. Аня ему говорила, что вот «надо же…смотри, Фель …», он сделал вид, что она все выдумывает, но нет: она не выдумывала. Седины в ее светлых волосах стало меньше. Что он ей там говорил про обновление обмена веществ? Какая чушь! Он-то знал, что это чушь, но а что тогда?
Феликс сидел на берегу, они сделали костер и дети жарили пастилу в огне. Как хорошо, какая ночь: тихо, слышно плеск волн, небо в крупных звездах, рядом самые близкие люди. Что ему не хватает? И Аня спокойна, и всем довольна и девочки … Что он за человек такой, старость, думается о плохом. Но, почему? На следующей неделе Ане надо выходить на работу. Все у них хорошо. Скоро Никин день рождения, в первый раз у Лиды в новом доме. Она испечет пирог, закуска, выпьют, и посмотрят видео, детские летние выступления. Бенефис.
Вот, подумалось о хорошем, а потом … опять: бесконечные перемалывания причин своего подавленного состояния. Аня — Аней, но не только это. Феликс практически ни разу не чувствовал себя в эмиграции в своей тарелке. По сути дела, по-настоящему потерял один он. Дети вообще ничего не потеряли, они, как раз, обрели. Да и Аня, если поглядеть. Что у нее совершенно не так по-сравнению с Москвой? Там была преподаватель и здесь у нее то же самое. Какая разница, каких студентов учить. В Москве она физику преподавала, а тут наряду с физикой еще и часы по-французскому. Даже разнообразие. Чем плохо? А вот у него … Если бы коллеги в институте Сербского знали и видели, чем он сейчас занимается… какой стыд! Какое несчастье! В его возрасте, с его знаниями и опытом, с его потенциалом … выполнять тупую работу санитара? А он, ведь, так и знал. Знал, что ничего у него в Америке не получится. Феликс явственно вспомнил их с Аней последний решающий разговор перед отъездом. Саши из Москвы уже и след простыл, Катя тоже пару лет жила в Америке, и Олег уехал, а Лида торопила их, и они оба чувствовали себя загнанными в угол.
— Феликс, у нас с тобой нет выбора. Сашка уже давно не с нами. Я по нему скучаю. Девочки тоже будут жить там, а мы … что мы здесь одни будем делать? Ну, что нам с тобой остается. Я тоже боюсь переворачивать с ног на голову нашу жизнь, но … куда деваться? Родители наши с тобой умерли, кроме детей у нас и нет никого. Профессионально мы с тобой состоялись … Не ехать — эгоизм.
— Да, Анечка, ты — права. Дело не в потере профессии, дело, моя милая, еще в том, как заработать деньги. Как? Ты об этом подумала? Английского мы с тобой не знаем. Кому мы нужны? Я не привык побираться. Кто будет нас кормить? Это, ведь, с моей стороны безответственность ехать на авось. У меня, как тебе известно, есть специальность. Я — профессионал, и не самый, между прочим, последний, но там все мои регалии никому не нужны.
— Ах, Феликс, ты себя слышить? Все «я» да «я». При чем тут ты? Зачем ты говоришь о безответственности? Эмиграция — это черная дыра. В нее ныряют, вот именно, что «на авось». Как же иначе? Кто знает последствия такого поступка. Это риск. Ты не можешь ничего просчитать.
— Подожди, Аня. Я не это имел в виду…
— Да, нет, это ты подожди! Что ты мне про деньги говоришь? Тут не в деньгах дело, а в тебе. Проживем, все устраиваются, и мы устроимся. Просто ты слишком сильно боишься потерять свой статус, свой привычно высокий статус. Я же знаю: «Феликс Александрович … ах, Феликс Александрович! Ах, доктор Панов!» Да, ты прав, не будет там никакого Феликса Александровича. А для тебя важно им быть. Вот в чем причина твоего настроения.
— Нет … причина не в этом. Может ты меня и не поймешь. Понимаешь, Анька, я — русский и мне там будет плохо. Я знаю.
Прекрасно Аня его понимала. Знала, что будет «плохо», но ее это меньше интересовало, чем отъезд детей. И вот … поехали, и было «плохо», да только насколько «плохо» ему было, этого никто не знал. Сначала пошли вместе с Аней в какую-то еврейскую организацию и там, вполне неожиданно, нашлась эта его первая работа с «психами». Все еще так радовались, что, «ему повезло … как раз по-специальности». Ага, по специальности, твою мать! Если бы они знали хоть что-нибудь про его специальность и его должность. Но, никто, ведь, по-сути, не знал ничего. Феликс горько вздохнул.
Лето прошло своим чередом. В конце августа Аня вышла на работу. Она вошла в класс в новой юбке и кофточке с короткими рукавами. Коллеги с ней поздоровались, но никто ничего не сказал. Работать было приятно и легко, Аня в классе ни разу не присела, так и порхала, невольно слушая свой собственный голос по-английски. А что, неплохо она справляется. Главное, ее понимают… Что еще надо. Потом она ехала после первого рабочего суматошного дня и весело поглядывала по сторонам. А ведь совсем недавно она так бесилась по поводу рака … Нет у нее ничего! Ничего не болит, она, тьфу, тьфу — здорова, и с детьми летом все здорово получилось. Олег уже даже фильм скомпоновал. Совсем скоро на Никин сентябрьский день рождения они все посмотрят, порадуются и … забудут.
К Лиде в гости они с Феликсом собирались очень тщательно. Феликс, раньше такой элегантный, уверенный в себе, в последнее время как-то обленился. Все норовил идти повсюду в джинсах и рубашке. Аня заставила его надеть брюки и пиджак. Он единственный из мужчин в их семье носил пиджаки. Ну, Феликс … почти такой же как раньше. Брюки черные, а пиджак светлый, стильно надетый прямо на черную майку. Никаких официальных рубашек. Пиджак на майке смотрелся просто прекрасно, а брюки свисали на туфли ровно столько, сколько надо. Слишком длинные или слишком короткие брюки — это … уж слишком. Аня с Феликсом в этом понимали. Олег похуже, а Лешка совсем не понимал. А Аня решила всех удивить своим новым обликом, которым она все же гордилась. Она купила себе небольшое, короткое, хотя и не слишком все-таки мини платье, из мягкого шелкового присобранного трикотажа. Интерес платья был в том, что оно было в крупный цветок; на светло-бежевом фоне яркие букеты смотрелись красиво. Рукавов не было, но Аня решила руки не скрывать. Не такие уж они были ужасные. Она надела длинные чуть переливающиеся бусы, Катин подарок. На ногах у нее были удобные бежевые туфли на не слишком высокой шпильке. Платье обтягивало, сидело плотно, как чулок и фокус был в том, чтобы все увидели, что она теперь запросто может позволить себе надеть такие вещи. Ну, да … 65 лет, ну в ее наряде нет ничего вызывающего, а возраст … тем лучше, что она такая … пусть смотрят! Красится было необходимо, но умеренно, неярко. Аня долго стояла перед зеркалом, накладывала тени, и потом их смывала, стараясь найти наиболее подходящие и к платью и к своим глазам, игриво поблескивающими зеленым.