Закончить он не успел. Парень одним рывком поднял его с сидения и потащил к выходу. Поезд как раз въезжал на платформу Динамо. Мужичонка попытался вырваться и ругань его стала еще грязнее, переходя в угрюмый, злой мат:
— Пусти, жид, граждане, обижают русского рабочего. От них житья нет…. А-а-а…
Парень одним неуловимым движением выгнул ему за спину руку, от резкой боли, мужик страшно заорал и наклонился к полу. Тут поезд затормозил, двери открылись и парень с такой силой вытолкнул дядьку на платформу, что тот упал всем своим весом ничком, сильно ударившись о грязный пол. Все произошло буквально за несколько секунд. Аня думала, что парень останется в вагоне, но он тоже вышел, то ли, считая, что его спор с пьянью еще не закончен, то ли ему как раз и надо было выходить. В последнее мгновение перед тем, как исчезнуть на платформе, он быстро, но пристально взглянул Ане в глаза. Поезд тронулся, никто ничего не сказал. Аня по наитию, сама не совсем понимая, зачем она это делает, вышла на станции Аэропорт, вернулась на Динамо и перешла на противоположную платформу. Дядьки на полу уже не было, а парень стоял, повернувшись к вестибюлю лицом, как будто ждал ее, знал, что она вернется. Опять этот пристальный настоятельный взгляд. Они шагнули друг другу навстречу.
— Сурен Бадалян. Рад, что вы вернулись. Я вас ждал …
Он достал откуда-то белую розу на коротком стебле и церемонно подал ее Ане. И откуда он ее взял, где прятал? Где купил в этот ненастный осенний день? Какое у него было модное черное пальто, так стильно незастегнутое. Он нейтрализовал мужика в вагоне небрежно, без ярости, злобы и пошлой ругани. Это даже и дракой нельзя было назвать. Один жест — и все! Это было шикарно, необычно, а главное, отвечало Аниному романтическому настрою. Она всегда знакомилась с людьми в гостях, кто-то кого-то приводил, о человеке знали, о нем можно было расспросить, навести справки, а тут … как в старинном романе: рыцарь защитил даму! Обалдеть. Аня оценила ситуацию, в которую попала впервые. Парень в пальто моментально стал героем ее романа. Интересно, кем он был?
А был он вовсе не тем, кем ей сначала показался. Все развивалось стремительно. На следующий день в воскресенье они встретились в центре и пошли в Метрополь. Он на такси довез ее до дома и было уже понятно, что это свидание — начало романа. Аня никогда не задумывалась насколько длительного, справедливо полагая, что такое не предскажешь. Она его, кстати, спросила, откуда он взял розу. Ответ ее разочаровал, хотя и позабавил. Ничего этого она не знала. Оказывается, у дежурных на перроне всегда можно было втридорога купить цветы, которые они в конце дня перекупали в цветочных киосках. Цветы у них уходили, мужики покупали их для своих девушек. Можно даже было не очень дорого купить вчерашние, еще не слишком вялые букеты. Вход в подсобку имели, разумеется, и милиционеры, и уборщицы. Там у них был целый клондайк: цветы, водка, вино, презервативы. Джентельменский набор для свиданий. Прибыль они, видать, делили. Сурен мог бы купить и целую охапку, но один цветок был несомненно лучше и убедительнее в тот момент. На неделе они опять встретились и тут Аню ждал сюрприз. Она вышла к памятнику Пушкина и стала искать в толпе его черное пальто. Его нигде не было и Аня уже стала обижаться, что Сурен опаздал, но тут вдруг она его увидела, но он был не в черном, так понравившемся ей пальто, а в военной форме. Его фигура в шинеле казалась другой. Аня ожидала всего, чего угодно, только не шинели. У нее до этого никогда не было знакомых военных и … что? Она подошла и выжидающе посмотрела на Сурена.
— Мадам, разрешите представиться: капитан Бадалян … к вашим услугам. — проговорил Сурен, чуть смущенно, но с каким-то вызовом.
— А что ты мне ничего не сказал?
— О чем, Ань? Что я военный? Это что-то для тебя меняет?
— Меняет …
— Да? В каком смысле? Я в форме лучше или хуже?
— Лучше.
— Ну, я так и думал. Сюрприз удался. Женщины, я имею в виду настоящих женщин, любят форму. Разве нет?
— Да, ты прав … хотя… посмотрим. А где ты работаешь?
— Анечка, я не работаю, я — служу.
— А серьезно?
— Ань, пойдем … что ты хочешь знать?
— Я хочу, чтобы ты мне о себе рассказал …
Они уселись за столик в «Арагви», где в этот будний вечер было не так уж много народу. Когда принесли закуски, Сурен кратко, как Ане показалось, по-военному, рассказал ей, что он из семьи кадрового офицера, живет с матерью в трехкомнатной квартире в Лефортово. Отец был завкафедрой в Академии Дзержинского. Несколько лет назад он умер. Сурен — выпускник этой академии, военный инженер, служит в ведении Генштаба, военспецом. Все их родственники в Ереване, и там есть квартира, куда мама уезжает на все лето. По-армянски он понимает, жил летом в Армении … хотя считает себя москвичом. Что Аня хочет еще знать? Он готов ответить на любые вопросы.
— А как тебе удалось так легко призвать к порядку того дядьку в метро? — Аня задала вопрос, который, казалось бы не имел отношения к тому, что ей рассказал Сурен.
— Ой, Ань, это просто. Я занимался и занимаюсь боевым самбо. Я — мастер спорта.
— А где конкретно ты служишь в Генштабе? Это же огромная организация …
— Ань, зачем тебе это. О чем тебе скажет факт, что я служу в 10-ом Главном управлении? Это управление по сотрудничеству со странами Варшавского Договора. Анечка, тебе это неинтересно … поверь.
Аня осеклась. Действительно, ну зачем она его расспрашивала. Все равно, ведь, ничего не скажет. И папа не говорил … дура она.
Они стали встречаться, и Аня замечала, что Сурен в форме и без формы — это были два разных человека. Началась весна, в марте был приказ о переходе на летнюю форму одежды и Сурен гулял с ней без шинели. Он мог мерзнуть, но шинель все равно надевать было уже нельзя: мартовский приказ … Аня не переставала удивляться. Она и понятия не имела о таких тонкостях устава. Он вел ее под руку, всегда справа, таким образом его правая рука была свободна, чтобы отдавать честь. Козыряли и ему. Жест был красивый, небрежный, само собой разумеющейся. Ане нравилось идти рядом с офицером. Сурен в форме отличался от их парней из компании: не курил травку, не напивался, не читал своих стихов, не разглагольствовал о творчестве, своем и чужом. Он не был ни гуманитарием, ни либералом, ни диссидентом. Аня пробовала обсудить с ним политику, но он не хотел ничего обсуждать, и когда Аня спрашивала его, согласен ли он с курсом Политбюро, Сурен раздраженно отвечал, что «он-солдат, давал присягу …» С другим человеком Аня принялась бы спорить, но с ним все было по-другому. Аня чувствовала, что он каким-то образом не разделяет убеждений ее компании. Она его туда и не водила. Иногда у них доходило до взаимного недовольства.
Аня вела вольные разговоры, рассказывала о запрещенных книгах, которые ей удалось прочитать, но Сурен ее обрывал, говоря, что «сынки из благополучных семей просто болтуны, что они все, включая ее, просто не понимают о чем болтают, что страна держится на таких, как Анин отец … что надо не болтать, а делать конкретное дело …» Аня спорила, защищала своих друзей, но на лице Сурена появлялось жесткое упрямое выражение, и тогда лучше было его не дразнить.
Один раз она видела его в «полевой форме», в сапогах, портупее, в гимнастерке вместо кителя. «Что это ты сегодня такой?» — спросила она, и Сурен ответил, что он ночью улетает в командировку. «Куда?» — спросила она, зная, что он вряд ли скажет. Он не сказал. Он подолгу рассказывал ей о каком-то майоре, который к нему придирался, хотел понравиться начальству. Какой-то полковник говорил «глупости», а другой не сильно понимал суть проекта. Аня советовала высказать им свое мнение, отстоять свою точку зрения, не помалкивать, но Сурен раздражался и объяснял, что «так у них не принято». «Что? Ты — начальник, я — дурак? Так у вас?» «Так» — серьезно отвечал Сурен. «Нет умных и глупых, правых и неправых. Есть старший по званию и младший по званию … Тебе этого не понять, а я так всю жизнь живу». Переубедить его было невозможно.
С другой стороны Сурен «без формы» был светским образованным молодым человеком, со вкусом, с небрежным лоском избалованного женщинами москвича, знающим толк в ресторанах, красивых вещах и развлечениях. Он был щедр, и в этом, что ни говори, было что-то генетически кавказское, умел поухаживать, отодвинуть стул, подать пальто, придержать дверь, подать руку. Не все ребята из Аниной компании умели быть такими лощеными и галантными. Сурен культивировал в себе эту «военную косточку», она явно вошла в его плоть и кровь, что Ане очень нравилось. Ее приятели были интеллектуалами … и только, а он был умным, но еще и … «настоящим мужчиной», чтобы это ни значило, как бы пошло не звучало. Женщины знали, что это такое, и … зачем объяснять. Стыдно признаться, но он был для Ани «голубые князья» — как тогда пели о царских офицерах.