— А какие у вас, Аня, планы на выходные? Сын ваш больше не приедет?
— Да, нет, он не может приезжать сюда каждый выходной. Я давно собиралась посмотреть окрестности, да только одной тоскливо …
— Если вы ничего не имеете против, я бы с вами съездил. Ну, что скажите?
— А это разве можно? Вы же сотрудник Бюро.
— Ну, так что? Как наша поездка повлияет на исследования?
— Ой, Бен, зачем все эти слова? Не в том дело, что повлияет, а в том, что вряд ли Бюро приветствует личные отношения с объектами исследований. Так?
Аня моментально вспомнила свое пребывание в Того, и недремлющее око Конторы. Пусть признается, а то за дурочку ее держит.
— Ну, Анна, я же не ваш личный терапевт. Не вижу, как наша прогулка может повлиять на нашу работу, наоборот, в данном случае мое внеслужебное с вами общение может скорее приветствоваться. Тут у нас особый случай, и обычные нормы поведения «клиент-терапевт» сильно модифицированы. Вы о себе беспокоитесь или обо мне? О моих неприятностях?
— Разумеется, о ваших. Мне-то что …
— Не беспокойтесь. Я знаю, что я могу делать, а что — нет. Так мы встречаемся?
«Ну, действительно. Какая мне разница? Какой симпатичный мужик, этот Бен» — Аня решила провести с ним время. Они, ни от кого не таясь, вместе вышли из здания и пошли на паркинг к его машине.
В машине Аня полностью расслабилась и даже забыла о том, при каких обстоятельствах она познакомилась с Беном. Они отлично поели в Capital Grille. Бен здесь много раз был и сказал, что ему известно, что ресторан облюбован русскими туристами, которые забавно называют его «Капитальная решетка». Аня была оживлена, ей все нравилось: вкусная обильная еда, вино, элегантная мебель. Ни на какие экскурсии они не успели, зато сходили на концерт небольшой балетной труппы в Театр на Террасе. Все происходило на крыше, далеко внизу лежал город. Бен зашел в кассу, билетов им так и не дали, зато билетерша проводила их и посадила на удобные кресла близко к сцене. Они еще успели выпить в фойе шампанского перед началом спектакля. Голова у Ани кружилась, на сцене мелькали сплетения тел, извивающиеся, как причудливые живые лепестки экзотических цветов. Зрелище было странным образом асексуально — просто рой каких-то странных существ, они копошились, складывались, хаотично выпрямлялись, опадали, раздувались … Она не смотрела на часы, балет закончился и Аня с тоской подумала, что надо возвращаться в общежитие. Так не хотелось …
— Анна, я не хочу с вами расставаться. Давайте поедем ко мне?
Что он ей предлагал? К нему? Ага … В той бывшей жизни, она бы конечно поехала, но … и сейчас … поедет, почему не поехать? Он пригласил, и даже не сказал, как мужики обычно с таких случаях говорили, что … ну, просто кофе попить и потом он ее отвезет в общежитие. А что … так даже лучше.
— Да, Бен, поехали. Я тоже не хочу заканчивать наш вечер.
Аня мельком взглянула на ряд таунхаусов из белого кирпича где-то в Джорджтауне, они поднялись по ступенькам на довольно высокий второй этаж и вошли. Дом она толком не рассмотрела. Бен усадил ее на диван в гостиной на этом же этаже, а сам поднялся наверх. Он ей что-то говорил, а потом просто взял за руку и повлек за собой в спальню: белые стены, большая кровать. Аня очнулась уже только когда они лежали рядом, откинув легкое пуховое одеяло. Он ей что-то шептал на ухо, какие-то прерывистые фразы, потом она почувствовала на груди его теплое дыхание, заскользившее по коже. Она невероятно возбудилась, такого с ней не происходило с незапамятных времен. Бен ждал, продолжая свои излишние сейчас сумасшедшие ласки. Нахлынувшее на Аню наслаждение было таким неистовым и острым, что для нее все кончилось слишком быстро. Бен спокойно лежал рядом, наблюдая на ней.
— Какая ты красивая, Анна. Я тобой восхищен. Таких женщин здесь нет.
— Бен, называй меня Аня. Анна как-то глупо, когда люди на «ты» …
— Да, я знаю. В русском есть «Аня», «Анюта» … но Анна же красивее. Разве нет?
— Может и красивее, но это неправильно. Режет мне слух.
— А мне не режет. Ты для меня «Анна». Моя русская Анна. Когда я увидел тебя в первый раз, я сразу понял, что буду с тобой. Я видел, что ты тоже так подумала, «примерила» меня на себя.
— Ты с ума сошел. Ничего я не подумала. Ты забыл, почему мы увиделись …
— Да, я об этом забыл сейчас. Тогда помнил, а сейчас мне все равно.
— Бен, ты же знаешь, что будет.
— Ну, знаю. Анна, ты пойми: все самые большие барьеры и препятствия в нашей жизни находятся внутри нас. Их надо сломать. Пока мы живы, жизнь продолжается и у нас есть шанс подняться выше. Это не мои слова, Анна. Их сказал известный психиатр Дэниел Эймен.
— Бен, ты хочешь сейчас провести со мной сеанс психотерапии? Забавно.
— Какой сеанс, Анна. Я хочу тебя. Ты моя награда за все лишения в жизни. Вся моя жизнь сына эмигрантов была борьбой, и я до сих пор — один. Самое лучшее время может быть только одно: «сейчас». Ты сейчас ничья, только — моя.
И опять они любили друг друга, теперь уже медленно, изощренно, полностью отдаваясь процессу, получая от него тот максимум, который только и доступен опытным, зрелым, умным и чувственным людям, когда процесс важен не сам по себе, а только как приложение к эмоциям, к неистовому желанию отдать больше, чем получить. Наслаждение другого делало их счастливыми. К утру они уснули усталые, изможденные, полные ощущения счастья, острого от сознания его быстротечности. Утром Аня проснулась в чужой кровати, ее нос приятно щекотал поднимающийся наверх запах кофе. Аня с ужасом вспомнила, что она вчера не позвонила Феликсу. Он безусловно звонил, но она не слышала звонка. Аня набрала домашний номер, Феликс уже не спал.
— Фель, извини. Я твой звонок пропустила. Я была на концерте. А потом … к ребятам-курсантам зашла. Ну, Фель, ну забыла … да, ладно тебе. А меня все хорошо. Конечно, я позвоню.
Аня торопливо свернула разговор и моментально выкинула из головы Портланд. Она поймала себя на том, что не спросила Феликса, как он … как все? Ну, не спросила, не захотела. Дальше что … Аня себя не ругала.
— Анна, ты идешь? А меня все готово.
— Ага. Дай мне 5 минут на душ. Сейчас …
Аня спустилась вниз в белом махровом халате, с мокрыми волосами, ненакрашенная. Они ели яичницу, пили кофе с тостами, хохотали, шутили и дурачились. У Ани было ощущение, что она знает Бена очень давно. Предстоящее воскресенье казалось им долгим. Бен уселся за компьютер, Аня подошла и обняла сзади его крепкую спину. От Бена пахло свежим, терпким, совершенно мужским запахом, который ее снова завел. Бен моментально это почувствовал, но на этот раз до кровати они не дошли. Сошел и диван, хотя в результате они сползли на пол.
— Бен, ты … осторожен. Боишься, что я залечу?
— Что, Анна, ты сказала? «Залечу»? Как это?
— Ой, ну Бен, американец ты мой. Боишься, что я забеременею?
— Да, Анна. Я же не скот. Но … ладно, не хочу сейчас об этом говорить. Давай потом.
— Ты забыл, Бен, у нас нет «потом» … говори, что хотел.
— Анна, я все понимаю, но … я хотел бы от тебя ребенка. Экстракорполярно, чтоб наверняка. В Бюро все сделают, чтобы не было осечки. Нет … не говори ничего. Я знаю, что ты «уйдешь», но во-первых тогда процесс затянется, и ты останешься со мной, а потом … я хочу, чтобы у меня осталось от тебя вечное напоминание … Анна, подумай, я тебя прошу.
«Ага, вот и … донор. Ясно. Колман не шутил. Вот кто сперму-то даст вместо бедного Фели, который для них старый и будет ни при чем. Не какой-то там анонимный тип, а Бен. Умно! Серьезно они за меня взялись». Аня смотрела на Бена и не знала, верить ему или нет. Только что он ей казался совершенно искренним, а сейчас … кто его знает. Бюро — это Контора, и им верить нельзя никогда, и все же …
— Бен. Это очень серьезное решение. Это же не игрушка, а ребенок. Кто его воспитает? Чужая семья? Я так не могу, не хочу. И ничего, что у меня есть муж …?
— Анна, я все понимаю. Не считай меня хуже, чем я есть. Я тебе все сказал, больше мы к этому не вернемся. И не думай, что это имеет отношение к тому, что тебе предлагал Колман. Речь идет обо мне и тебе.