— Анечка, что случилось?
— Я боюсь …
— Чего ты боишься? Спи. Ложись на бочок … Тебе просто что-то приснилось.
— Да, я боюсь. Я не буду спать. Она правда приходила.
— Расскажи мне, что тебе приснилось. Кто приходил?
— Она … охламон!
— Какой охламон? Злой дядя?
— Нет, это была тетя. Охламон.
— Спи, Анечка. Больше она не придет.
— Придет. Она меня на лопату сажала, и хотела сунуть в печь …
— Ань, перестань. Нет тут никого. У тебя же лампа горит. Видишь, нет ее …
Аня крепко ухватила Лиду на шею и буквально повисла на ней, ни за что не решаясь ее отпустить. Лида принесла Аню в кровать и положив рядом с Олегом, собралась все-таки спуститься на кухню.
— Ты куда? Не уходи.
— Анечка, ты же с Олегом. Он тебя ей не отдаст.
Когда Лида вернулась в спальню, Аня крепко спала, уткнувшись носом Олегу в спину. Утром, когда он переносил ее в постель, она так и не проснулась, а потом ничего не помнила. Лида с Олегом настолько привязались к ребенку, что мысль, что с ней скоро придется расстаться, казалась им обоим невыносимой. Маленькая, смышленая, девчонка, с невесомым детским телом, воспринималась совершенно своим ребенком. Она буквально на глазах делалась все младше, не замечать этого было невозможно, и от такого быстрого регресса, у всех щемило сердце. Скоро все будет кончено и Аня навсегда от них уйдет.
Олег брал своих девочек после работы ненадолго погулять, и Аню приходилось катить на коляске. Она важно сидела и смотрела вокруг. На детской площадке он аккуратно сажал Аню на качели и они с Никой ее несильно раскачивали. Она должна была обязательно Олега видеть, не видя его или Нику, она начинала хныкать, в полной уверенности, что ее бросили. Олег брал ее на руки и утешал. Олег и Лида были теперь для Ани самыми «своими». На остальных она смотрела немного настороженно, и только потом улыбалась и соглашалась играть и брать себя на руки. Феликс исполнял перед ней весь свой старый арсенал с «ладушками и козой». Лида пела ей песенки, а Олег с Лешей были специалистами по подбрасыванию и кружению. Леша особенно старался, и тогда Катя ему кричала «Осторожно … она же маленькая».
Новый 17-ый год справили тихо. Аня в празднике уже никак не участвовала, она неуклонно превращалась в младенца. Пускала пузыри, совала в рот ледяные из холодильника резиновые игрушки, ее ноги и руки никогда не находились в покое, они непроизвольно, хаотично вздрагивали и подергивались. Ника внезапно совершенно перестала ревновать Аню к родителям, наоборот, она, считая ее своей и только своей, не разрешала Яше с Линой лишний раз Анечку потрогать. Дети норовили ее таскать, и взрослые боялись, что они Аню уронят. Она становилась для них игрушкой, и девочкам очень хотелось ее кормить и переодевать. Лина сноровисто совала Ане в рот ложку с овощными пюре, Ника вытирала салфеткой ее замызганный рот, и только Яша быстро потерял к девочке интерес. Ему не удавалось придумать, что с ней делать. Пару раз он бросал ей мяч, мяч Аню толкал, она валилась и Яшу ругали.
Маленький ребенок совершенно заполонил Лидин дом. Везде валялись игрушки, одежда, лежала открытая пачка подгузников, к столу был приставлен высокий стул. Теперь Лида полностью подчиняла свое расписание детским кормлениям и сну. Сейчас Аня уже не могла ходить, но еще пару недель назад она передвигалась на толстых маленьких ножках, мягко падала на попу и Лида ее машинально подбирала, никогда, боковым зрением не выпуская ребенка из виду. Ползала Аня плохо и совсем недолго. То-есть быстро и правильно ползать она не научилась, просто не хватило времени. Обычно ребенок ползает все лучше и лучше, а Аня, наоборот, через несколько дней совсем разучилась это делать. Она подолгу лежала на спине, уставала и начинала хныкать. Перевернуться на живот у нее не получалось.
Зима заканчивалась. Все собрались у Лиды за столом. Из монитора доносилось кряхтение: Аня просыпалась, Лида пошла за ней и принесла маленькое упитанное тело, по хозяйски приткнувшееся к ее груди. Кате тоже хотелось Анечку подержать:
— Дай мне ее. Я подержу, а ты ешь спокойно.
— Бери. Она сейчас начнет плакать. Ее надо кормить.
— Не начнет. Да, Анечка? Не начнешь? — Катя разговаривала с младенцем, органично вступая в роль матери грудного ребенка. Аня засовывала в рот пальцы.
— Дайте ей соску. Что она у вас руки сосет? — Феликс по старинке считал, что руки грязные.
— Ничего, пап, она должна все брать в рот — Лида резонно полагала, что папа давно про младенцев все забыл.
— Она может заболеть … возражал Феликс и тут над столом повисло тяжелое молчание.
Каждый понимал, что Аня не заболеет. Доктор Колман им давно объяснил, что обычных детских заболеваний бояться не следует. Аня — особый ребенок, с необычайно хорошим иммунитетом, ее сопротивляемость заболеваниям практически стопроцентна. Была и еще одна причина, почему не стоило бояться Аниных болезней. Она просто не успеет заболеть. Никому не придется давать ей микстуры и измерять температуру. Они бы все хотели это делать, но знали, что их желание невыполнимо. Аню надо было отвезти в Лаборатории буквально на днях и это была самая для них всех больная тема.
Они знали, что это предстоит, но им казалось, что все будет нескоро. А сейчас, когда это наступило, оказалось, что все не так, как они думали: девочка не была нелепым, докучливым, нежеланным младенцем, в которого диким образом превратилась мать. Об этом никто не думал. Анечка была «не мать», она была просто ребенок, их ребенок, расстаться с которым представлялось теперь невыносимым. Им хотелось бы, чтобы Аня жила с ними как можно дольше, Лида была готова и дальше менять ей штаны и совать в рот каши. А теперь получалось, что надо взять своего ребенка и отвести его в другой город и там навсегда отдать в чужие, равнодушные руки. Это было ужасно, бесчеловечно, дико.
В Лабораториях их предупредили, что последний период регресса может произойти так молниеносно, что они просто могут не успеть привести Аню, чтобы подключить ее к аппарату искусственной плаценты, и тогда эмбрион неминуемо погибнет. В этом случае промедление было слишком опасно. Феликс начал этот неприятный разговор, который должен был начаться, хоть все и хотели бы его избежать:
— Ну, ребята, наверное, уже пора. Я получил мейл от Колмана. Нам надо спешить. Кто поедет? Лида ты, или опять Катя?
— Я отвезу, только … может еще рано?
— Нет, Лид, ты же знаешь, что ждать нельзя. Я Саше звонил, он приедет на следующие выходные, а на понедельник заказывайте билет. Ты, Лида, наконец будешь свободна.
— Пап, ну зачем ты? Я не хочу быть свободной от Ани.
— Я знаю, но … что тут говорить. Мы все не хотим. Просто … пора. Посмотри на нее. Осталось чуть-чуть, и мы даже не знаем сколько. Речь может идти о нескольких днях.
— А дети?
— Ну, зачем ты опять? Что дети? Они же знают, что Аню надо везти в больницу … что это еще раз обсуждать? Не надо.
— Может они мне там разрешат с ней побыть. Я попрошу.
— Они, Лида, не разрешат. К тому же они сами немедленно переправят Аню в Балтимор в Хопкинс или в Нью-Йорк … там есть оборудование и они ассоциированы с ФБР.
— А как мы узнаем о результате …? Ну, что все получилось…?
— Колман обещал сообщить.
— А что действительно, для нас нет никакой возможности узнать об этой семье?
— Хватит, Лида, перестань.
Феликсу теперь хотелось поскорее с этим покончить. Лида с его точки зрения была конечно неправа, не стоило так привязываться к девочке. Подумав так, он сразу поймал себя на том, что мысленно называет Аню «девочкой», а ведь это … забыл он что ли? Получалось, что немного уже забыл.
К концу недели приехал Саша, Феликс поехал за ним в аэропорт, он теперь очень часто туда ездил, встречал рейсы из Вашингтона. Саша лег спать в гостевой, не недавнего времени Аниной комнате. Перед сном они включили телевизор, но Саше явно были неинтересны русские фильмы и передачи, которые Феликс смотрел. Он видел, что отец очень сдал, замотан и подавлен, он был готов помочь, за этим и приехал, но … как тут поможешь: